С того самого момента, когда она попала сюда, Ди ожидала чего-то подобного. Едва вывалившись из лабиринта на улицы этой живой иллюстрации из учебника о вольных городах-коммунах, она непрестанно ловила на себе взгляды, исполненные самого безудержного подозрения и задумчивой хмурости. Вряд ли это могло быть вызвано одним лишь ее неприличным и непривычным для горожан видом. За столь очевидно враждебным отношением, должно быть, скрывалось что-то большее, нежели обычаи и приличия. И сейчас это большее наконец сцапало ее. Его, большее, не ввел в заблуждение, не перехитрил этот плащ, который она обменяла у какой-то шальной бабенки, польстившейся на обручальное кольцо. Конечно, это была глупость и пустая бравада – любоваться фонтаном на людной площади, одновременно пытаясь убедить себя, глядя на свое отражение в воде, что теперь-то она вполне сойдет за местную, хотя бы и чуток тронувшуюся умом. Но казниться уже поздно. Вполне вероятно, казнь ей и так обеспечат. Например, как иностранной шпионке.
Шагая под конвоем, Ди прислушивалась к обрывкам разговоров. Прохожие явно одобряли действия властей.
– Ведьму неместную…
– Ишь, баба в портках! Плащом прикрылась…
– На такую глянешь… всему, что брешут.
– …не брехун. Не знаешь, вот и молчи. Он моему зятю… как сказал, так и вышло.
– …объявить еретиком… да теперь, кажись, образумились.
– Славен Господь…
Шли долго. За это время Ди успела наслушаться всякого – и о себе, и о подробностях личной жизни самих зевак, и о ценах на сукно, и даже о супруге одного из членов городского Совета, которая в тягости уже в девятый раз, вот только отец ребенка вовсе не сеньор Томмази, это всем известно, кроме него самого, а некто по имени… И лишь о фобиях горожан сами горожане предпочитали либо умалчивать, либо говорить намеками, понятными только им. Ди была обескуражена. Неужто все дело в их суеверности и тривиальной охоте на ведьм? А с другой стороны, сгореть на костре по обвинению в колдовстве и ереси – это совсем не тривиальность. Это гораздо хуже.
Шествие по городу в сопровождении неразговорчивых алебардщиков и болтливых бездельников завершилось у входа в некрасивое угрюмое здание казенного облика. По виду – нечто среднее между ратушей и тюрьмой. Оказалось – городская управа. С поспешностью, совсем несвойственной присутственным местам, Ди увели сначала в крошечное помещение без окон, где протомили, ничего не объясняя, довольно долго, а оттуда – в большую залу с высоченным потолком. Здесь было много кресел по периметру и в центре, в сторонке возвышался «президиум» с огромным столом, а стены украшали росписи со сценами загробного суда, воздаяния грешникам, раскаяний и мучений в аду.
Ди догадалась, что сейчас ее, вероятно, будут судить. Служка, который привел ее сюда, усадил арестантку на табурет поблизости от возвышения. По бокам встала стража – уже без алебард, но с короткими, будто урезанными мечами.
Зала быстро заполнялась: почтенными старцами, высокородными юношами, просто знатными горожанами. Места за столом заняли трое судей в мантиях и чудных шапках. Последним в зал суда ступил сухонький старичок в облачении церковного иерарха. Ди решила, что это здешний епископ и главным обвинителем будет он. Но скоро поняла, что ошиблась.
Главным обвинителем был назван город – в лице своих жителей.
Худой, как палка, длинноногий, вертлявый человек, которого Ди сочла чем-то вроде распорядителя суда и окрестила про себя «Цаплей», велел ей встать и ничего не утаивая отвечать на вопросы обвинения. Ди поднялась и выразила согласие ответить на все вопросы достойного собрания. Однако в ту же минуту стало очевидно, что сделать это будет совсем непросто. Почти невозможно. На первый же вопрос: «Кто ты и как попала в наш город?» – Ди не сумела бы честно ответить при всем желании. В своем родном городе она была теперь никем, а в этом еще не успела стать кем-то. Сюда ее привел лабиринт, но что он такое и где находится, Бог его ведает. Помянешь эдакое – достойное собрание вмиг приговорит к сожжению за кумовство с дьяволом.
Ди вздохнула поглубже и принялась плести несусветицу.
– Мое имя Ди Меридор д’Альвецци. Я прибыла в ваш город по поручению моего отца Бартоломео Фрагонара д’Альвецци, купца первой гильдии из Московии, а также по собственному желанию повидать мир, узреть его прославленные города, испробовать обычаи чужедальних земель. Поручение же почтенного родителя моего состояло в том, чтобы вызнать о делах торговли в ваших краях – что здесь ценится и чем живут люди, богаты ли земли и обильно ли рождают, ловки ли здешние купцы и можно ли иметь с ними честное компанейское дело. А в город я попала как все – через ворота.
Ее рассказ вызвал мерный гул голосов в зале. Старики оглаживали бороды, неодобрительно качая головами, юноши во все глаза таращились на редкостную гостью, просто знатные горожане недоверчиво усмехались в усы. На ухо епископу что-то шептал церковный служка.
– Ди Меридор д’Альвецци – если твое имя действительно таково, – ты говоришь неправду. Ни по законам Божеским, ни по человеческим такого не бывает, чтобы отец отправлял дочь в дальние земли одну, без сопровождения охраны, слуг, женской челяди и проверенной компаньонки – если только сей отец не есть сумасшедший, богоотступник, погрязший в пороках вольнодумец. А окромя того, и Божеские, и людские законы предписывают женщине быть хозяйкой дома, любить и уважать мужа и рожать ему детей, а не разгуливать по свету в мужском обличье и вмешиваться в дела, коими искони занимается мужчина и в коих женщина от сотворенья мира ничего не смыслит. Твои слова лживы, и это зачтется тебе в окончательном приговоре.
Ди слушала человека-цаплю с интересом. С достойной удивления легкостью он определил ее место в мире и в жизни, тем самым предложив ответ на заданный им же вопрос о том, кто она. В общем не такой уж плохой вариант. Наверное, если бы она жила здесь, в их мире, такая формула ее вполне бы устраивала. Но Ди пришла сюда из другого мира, а там установлены иные правила. И правила эти таковы, что там, в ее мире, нужно четко знать не столько свое место (это всего лишь половина необходимой формулы, да и то не самая сложная), сколько свою цель. Иначе просто пойдешь ко дну. Утонешь в собственной ненужности – самому себе и другим в равной степени.
В сущности, ненужность и есть главное правило ее мира. Абсолютно незнакомое здешним жителям, собравшимся судить ее и приговаривать. Они все нужны Богу Единому, и этим все сказано. Даже ведьмы и те здесь необходимы – для острастки. Счастливые все-таки люди. Наверное.
Тем временем город приступил к обвинению Ди Меридор д’Альвецци, предъявляя череду свидетелей и пострадавших. Их по одному вызывал человек-цапля, просил назвать имя и род занятий, предупреждал о воздаянии за клевету и требовал присягнуть правде на кресте. Затем шли вопросы и рассказы очевидцев. Совершенно правдивые – в этом у Ди не было никаких сомнений.
Например, торговец сеном обвинил «эту пришлую простигосподи» в том, что она своим безбожным видом так напугала его кобылу, что безмозглая скотина попыталась сесть на телегу, в которую была впряжена, а когда у нее этого не получилось, отдавила своему хозяину левую ногу. В доказательство сеноторговец предъявил суду костыль и обмотанную тряпьем ступню. Суд счел доказательства истинными.
Подмастерье сапожника поведал поучительную историю о том, как, увидев «етту девку», столь сильно поразился ее обличью, что поначалу даже принял за ангела, каковые ангелы, как известно, бесполы и ничуть не похожи ни на мужчину, ни на женщину. Удивление его было велико настолько, что этим не преминула воспользоваться подлая оса, влетевшая парню в разинутый от благоговения рот и оный рот без промедления ужалившая. Доказательство – распухшую щеку – суд засвидетельствовал как очевидное.