— Вот, — сказала она. — Это все доказывает. Читайте, только вслух.
Он вперился в текст, ничего не понимая. Буквы были русские, но вот слова… Какая-то тарабарщина, заумь. Расставленные ударения задачу не облегчали. Сборище идиотов, подумал Фомин, а я, как главный идиот, иду на поводу. Что ж…
Он вздохнул и начал читать.
Сознание возвращалось отрывками, складывало пазл из ощущений. Звуки капающей воды. Запахи мокрой ткани и стирального порошка. Всепроникающий холод. Фомин открыл глаза.
Он лежал в ванне, зеленоватая вода едва доставала до подбородка. Если бы сполз вниз, то умер, не приходя в сознание. Фомин резко сел, подняв тучу брызг. Дрожь дергала конечности, выбивала стаккато на зубах. Он воззрился на свои трясущиеся руки. Кожа на пальцах побелела и сморщилась. Как он здесь оказался и сколько лежит?
Последнее, что он помнил — проклятая книжка, которую ему всучила Лида. Слова порождали ряд нездоровых видений, сплели кишки в комок. Он попытался замолчать, но не смог. Не смог отвернуться от книги и даже зажмурить глаза. Вспомнилось Лидино сравнение человека с телефоном. Проклятый текст блокировал волю, смял защиту мозга, словно вирус. Последний кадр: Фомин лежит на полу, а Лида со Светой что-то буднично обсуждают.
В каждую клеточку тела словно залили свинец. Опереться на стиральную машину и перевесить ноги через бортик было подвигом. Фомин хотел встать на коврик, но тот уплыл в коридор. В низу живота неприятно тянуло. Размокшие пальцы на ступнях принадлежали огромной лягушке, но никак не человеку. Сил хватило только на то, чтобы доковылять до унитаза и плюхнуться на крышку.
Фомин отметил изменение, еще когда выбирался из ванной, но никак не мог его признать. Ниже курчавых волос в низу живота больше ничего не было. Фомин раздвинул ноги, наклонился вперед, чтобы лучше видеть, провел пальцами по розовому шраму. Ни члена, ни мошонки, лишь рубец, который выглядел так, будто края плоти слепили вместе. Он мог поклясться, что видит отпечатки пальцев в местах, где кожа стянулась. Боли не было.
Неизвестно, сколько Фомин сидел, обхватив себя руками и раскачиваясь взад-вперед. В голове воцарилась пустота с обрывками мыслей. Взгляд тыкался в знакомый рисунок, намалеванный маркером на плитке. Не вилы, нет. Дерево, раскинувшее ветви, вцепившееся корнями в землю. Вспомнились: зеленая стена вокруг города; бабка, преклонившая колени перед исполинским стволами. Какая-то тайна, связанная с этими лесами. Прекрати, сказал себе Фомин, нет никаких тайн, тебя одурманили. Но та часть, что отвечала за рациональное, потерялась вместе с гениталиями, и осталось лишь изувеченное существо, дрожащее на унитазе.
Хотелось скрючиться в тесной утробе из четырех стен. Но окоченевшему организму требовалась хотя бы одежда, и Фомин вышел, шатаясь, в коридор. Квартира пустовала, ни Светы, ни Лиды с Сергеем. Троица явилась и пропала, словно скальпель хирурга, безвозвратно искалечивший его жизнь.
Смятый ком одежды валялся в углу комнаты. Фомин схватил его и принялся судорожно одеваться. Прежде чем натянуть джинсы, еще раз провел пальцами по шраму. Тот никуда не делся. По бедру, марая синюю ткань, побежала струйка мочи. Очертания комнаты начали расплываться, из груди вырвались рыдания.
Зачем, зачем с ним сделали это? Направляясь в Свинцово, Фомин представлял себе разные сценарии: его силой выпроваживают из города, пытают или даже казнят. В каждой из ситуаций он представлял себя героем, и вместе с тем, каждая была нереальной. Но почему его кастрировали и бросили, словно поломанную куклу? Зачем оставили в живых? Теперь измученное сознание разыгрывало единственную карту: включить газ, усесться на полу с коробком спичек и ждать.
Ноги понесли на кухню. Фомин открыл дверь и тут же сощурился от ярких вспышек, исходивших от смартфона на столе. Стробоскопические вспышки выхватывали из темноты холодильник, плиту, знакомый символ на оконном стекле. С сушилки свалилась тарелка, с грохотом разлетелась по полу. Вслед за ней приземлилась тень, ощетинившаяся конечностями. Фомин услышал, как застучали, заскребли по линолеуму коготки, и тотчас захлопнул дверь. В следующий миг с той стороны раздался удар, ручка дрогнула в пальцах.