По пятницам он ходил на дискотеку в кафе, прозванное в народе «Зеленкой». Здесь можно было попрыгать под шум из кашляющих колонок, подцепить девчонку и истечь кровью от молниеносного укуса безжалостной заточки. Тимур не танцевал. Он сидел в углу, мысленно метая в пол ножи, ожидая. Чего? Той самой заточки, возможно, что прервет его бессмысленное тягостное существование.
Октябрьским вечером в «Зеленке» было малолюдно, и он сразу приметил ее. Девушка не из местных, ровесница Тимура, стояла у противоположной стены, чуть покачиваясь в такт музыке. Легкие, почти незаметные движения, но в них было столько грации и чуждой Речному красоты, что Тимур невольно залюбовался.
Модная мини-юбка и облегающая кофточка отлично смотрелись на стройной фигуре, оставляя открытыми длинные ноги. Густые каштановые волосы были зачесаны набок, и Тимуру пришла в голову совершенно новая для него мысль: «Интересно, чем пахнут ее волнистые локоны?»
Грянул «Скутер». В ритм рейву забилось сердце Тимура, когда он увидел Пашу Кихаева, развязной походкой приближающегося к незнакомке. Глазки сально ощупывают, толстые губы произносят двусмысленный комплимент. В следующий миг ладошка незнакомки взлетела в воздух и обжигающе шлепнулась на щеку Кихаеву. Тот отпрянул, изумленный. Посетители, точно шакалы, предчувствующие кровь, вытянули шеи, облизались.
Кихаев издал рычащий звук, схватил обидчицу за плечо, грубо, без скидок. Она же вперила в него бесстрашный взгляд, хлеще пощечины.
— Ах ты, сука!
Замах кулака.
— Стоять!
Тимур перехватил руку Паши, оттолкнул его.
— Хватит.
— Ты чо, — Кихаев замахнулся повторно, уже на миротворца, но узнал в нем гроботеса Строева. Кулак медленно разжался.
— Тимка, ты? Мля, эт-чо, твоя баба?
— Моя, — ответ холодный, но внутри у Тимура запылал огонь.
— Так следи за ней, — ворчливо, но без прежней злобы, сказал Паша.
Зеваки обижено разбрелись.
— Ты как? — Тимур повернулся к шатенке. Сердце, пульсирующее под «Скутер», на секунду сбилось с ритма. Лицо девушки, прелестное лицо с тонким ртом и синими арктическими глазами, имело один изъян. От уголка рта до нижнего века расплескалось родимое пятно, цвета чайной розы. Он готов был поклясться, что встречал пятно такой же формы раньше, хотя красивая девушка была ему совершенно незнакома.
— Спасибо, — сказала шатенка. — Он бы мне врезал, да?
— Сто пудово.
Девушка смотрела на Тимура улыбающимися бездонными глазами.
— Потанцуем? — предложил он, изумившись собственным словам. Облегченно вздохнул, когда она ответила:
— Давай лучше выйдем, прогуляемся.
Снаружи Тимур набросил на плечи девушки свою спортивную курточку и зарделся еще сильнее. Октябрьский ветер обдавал прохладой, но не избавлял от внутреннего пламени.
— Тимка, — представился он.
— Силена, — произнесла шатенка.
— Врешь.
— Паспорт показать?
— Я что, на милиционера похож?
— Не очень.
За дискотекой располагалась спортплощадка, и они присели на врытые в землю покрышки, друг напротив друга. Близость девушки с удивительным именем Силена заставляла нервничать. До этого дня отношения Тимура с прекрасным полом ограничивались пьяными поцелуями со Светкой Приходько.
Он подумал, что девушку нужно развлекать, и продемонстрировал отсутствие мизинца на левой руке. Силена взяла его кисть в свою теплую руку, погладила оставшийся фаланг.
— Фуганком отрезал.
— Красиво, — искренне сказала Силена. — А это?
Тонкие пальчики скользнули по его щеке, как бабочки.
Он объяснил про драку годичной давности и велосипедную цепь, едва не лишившую его глаза. Она слушала, затаив дыхание, а он говорил и говорил, изумляясь, как много слов томилось внутри, как много невысказанного. Точно из тюрьмы молчаливой угрюмости вылетали взбунтовавшиеся слова.
Потом он провожал Силену к метро, и ее рука лежала у него на локте, отвлекая.
— Ты, наверное, в центре живешь?
— Что ты, я близко живу. Одна станция отсюда.
— Парковая, — кивнул он, и подумал, что будет драться с каждым из парковых пацанов за право гулять с ней.
— Нет. В другую сторону.
Тимур вскинул брови.
— Шутишь, да? В другую сторону станций нет.
— Есть, — сказала она без тени юмора в голосе. — Разве не слышал про Речной-3?
Он запнулся. В памяти всплыл далекий августовский день, огромный рот с черными деснами, желтые мерцающие окна.
— Это же байка, — выдавил он. — Детские сказочки.
— А ты был на том берегу? — ее глаза странно блеснули, словно лед отразил солнечные лучи. — Неужели никогда не хотелось переплыть реку и посмотреть, что за ней?
— За ней поля, — заявил Тимур уверенно. — Мои окна выходят туда.
Она пожала плечами, будто говорила: «на нет — и суда нет». У станции она вернула ему куртку.
— Ну, я пошла?
— Мы еще увидимся?
— Если захочешь. Пятый дом, восьмая квартира. Сегодня впервые к вам приехала, а так я всегда дома.
Силена наклонила голову, и Тимур сообразил, что она ждет поцелуя. Он коснулся губами родимого пятна. Кожа в этом месте была бархатистой и нежной.
— Ты не сказала, на какой улице.
— Сказала.
И она пошла к станции, манящая, легкая…
— Я приплыву! — крикнул он вслед, сам не зная, подыгрывает шутке, или говорит правду.
Она оглянулась, лицо ее озарила улыбка:
— Зачем плыть-то? В двадцать три ходит поезд.
Силена исчезла, и он посмотрел на наручные часы. Циферблат показывал двадцать два пятьдесят пять. Тимур перевел взгляд на поля, виднеющиеся за рекой.
«А ведь странно, что никто из нас в детстве не пытался туда попасть».
— Слышал байки про несуществующий микрорайон?
Дядя Гриша, плотник, сплюнул в ладонь гвозди, которыми крепил обивку к гробу. Воззрился озадаченно на коллегу.
— Я думал, у тебя вообще языка нет.
Тимур пропустил его фразу мимо ушей.
Плотник вернулся к работе, но, после нескольких ударов молотка, сказал:
— Ты про Речной-3?
— Да, — равнодушно буркнул Тимур.
— А тебе зачем?
— Книгу пишу.
— Книгу, — дядя Гриша усмехнулся, показав пеньки сгнивших зубов, — Речной-3 — проект такой был. Хотели три одинаковых спальных района построить. Туннель копать начали на другой берег, но забросили. Что-то у них там случилось, под рекой, метростроевцы погибли, человек десять. Исчезли в каких-то подземных пустотах. При совке-то скрывали все, никто правду не сказал. Ну, в итоге третий район остался на бумагах. Когда я сюда переехал, шутка такая ходила. Если кто пёрднул и не признался, говорят, это с Речного-3 приезжали и набздели.
Дядя Гриша расхохотался, закашлялся. Тимур подождал, пока утихнет приступ.
— Ты же рыбак, да?
— А то! В субботу с ночевкой ездил. Щас расскажу, закачаешься. Сижу я, короче, в лодке…
Тимур перебил:
— А на том берегу ты рыбачил? Там ведь камыша меньше, людей. Был там вообще хоть раз?
Дядя Гриша почесал затылок трехпалой рукой.
— Был… хотя, нет, не был. А нахрена? Чего мне делать-то там? Писатель Пушкин, чего ты вопросы дурацкие задаешь?
Тимур промолчал. Зачиркал стамеской по древесине. Мысли витали далеко, и когда крышка гроба была готова, пришло озарение.
Мать удивилась, увидев его дома засветло.
— К чему бы это? Дружки все передохли?
Он был слишком погружен в раздумья, чтобы ответить на колкость.
Мать встала в дверях, наблюдая, как он обшаривает сервант.
— Потерял что-то? Совесть ищешь? Нет ее там. Ты зарплату в дом приносить будешь? Я все деньги потратила, чтоб морду твою наглую заштопать, Маринке ходить не в чем, стыдно перед соседями. Куда магнитофон дел, скотина?
На шум пришла сестра. Стуча об пол китайским мячом-попрыгуном, она встала за матерью. Марина постоянно чем-то шумела: мячом, трещащей игрушкой-радугой, хлопающими пузырями жвачки, велосипедом «Школьник», и кажется, только Тимур сходил с ума от непрерывных сестриных звуков.