Галерея встретила меня заброшенной пустотой и веселыми глазами робота экскурсовода, которые на фоне окружавшей галерею вязкой сырой серости, смотрелись как свежая вишенка на протухшем торте. Выставка состояла из нескольких десятков картин, сюжет которых вертелся вокруг одного и того же туриста, зачем-то явившегося в город и столкнувшегося в нем с чем-то загадочным и агрессивным. Этого туриста окружали люди с невнятной отталкивающей внешностью, похожей на ту, что я нашел у озерного трупа. Разодетые в странные инопланетные наряды, они гнались за ним по ночным улицам, выслеживали вдоль дорог, ломали двери в его гостиничный номер, пока, наконец, он сам не сделался таким же уродливым, как они. После чего, видимо, был совершен некий инопланетный ритуал, вызвавший то ли извержение вулкана, то ли падение метеорита, то ли разрыв магистрального газопровода. На завершающей выставку картине художник так отчаянно пытался написать этот потрясший Переславль-Залесский катаклизм, что произведение вышло сумбурным и совершенно неразборчивым. Вблизи это была полнейшая каша, а издалека мне виделись то рога, то щупальца, то огромная женская грудь.
Запросив у Робота дополнительную информацию о коттеджном поселке Иннсмут, я узнал, что в это поселение сейчас занимает колония аркхемиан-дагонцев. Они прибыли с планеты Аркхем и являлись приверженцами тамошнего Дагонизма. Робот услужливо построил маршрут до Иннсмута, рассчитал время в пути. Оказалось, что, заглянув туда на часок-другой, я дотянусь до начала ужина в тамошнем аркхемианском ресторане. Им оказалась уже знакомая мне «Империя селедки». Удивительные совпадения следовали одно за другим, туристические находки словно вели меня за руку, появляясь исключительно вовремя. Мне как раз хотелось каких-нибудь легких приключений перед едой. Случайностей. Но вся наша жизнь, вся цивилизация, вся история и вся наша Вселенная — это одна гигантская, многомерная, умопомрачительно случайная случайность. Я забрался в машину и направил автопилот в Иннсмут.
Пока мы тряслись на ухабах провинциальной квазидороги, меня одолевали размышления о вечном, о настоящем. Например, про то, что жить, вообще, вполне безопасно. Все инопланетяне, которым правительство разрешает посещение страны, проходят тщательную всестороннюю проверку на предмет вредоносности, заразности, психологической и биологической совместимости с «хомо сампиенсом», сдают сотни разнообразных тестов и анализов. Поэтому, даже если на свободной кассе Крошки-картошки меня встречает страшнейший рептилоид, от вида которого запросто может пропасть даже самый сильный аппетит, я его не боюсь, и аппетит не теряю. Потому что знаю наверняка — если этот крокодил здесь работает, значит он безопасен. Два пирожка с сыром, пожалуйста. Будьте добры, спасибо, пожалуйста, приложите ваш палец, вот ваши пирожки. Приятного аппетита, приходите еще.
Именно поэтому, когда я вновь увидел существо с раскосыми рыбьими глазами, совершенно такими же, какие были у трупа в манграх, я не испугался. Вместо этого я подумал, что все сходится — то, значит, несомненно был аркхемианин. С точки зрения местной деревенщины — настоящее чудовище, пугающее своим искаженным сходством с человеком.
Впрочем, все инопланетные гуманоиды именно такие.
Я бросил машину у закрытого на обеденный перерыв ресторана и решил устроить себе прогулку с таким расчетом, чтобы вернуться ближе к вечеру, когда «Селедка» откроется. У всякого ресторана инопланетной кухни обязательно найдется специальное человеческое меню, или хотя бы его раздел с человеческими закусками. По пути я приметил церковь и решил начать свое знакомство с Иннсмутом с нее. До церкви было чуть больше километра. На улицах мне встречались аркхемиане. При виде первого я снова вспомнил о своей находке у озера, мне следовало сообщить о ней в полицию. Но это пришлось отложить, потому что Робот пожаловался на отсутствие связи. Коттеджный поселок выглядел как настоящий город. В нем была центральная улица с магазинами и заведениями из сферы услуг, центральная площадь и парк, а также здание в стиле североамериканского Капитолия, которое являлось, видимо, резиденцией вконец зажравшейся администрации поселка. Шагая по улице, я обратил внимание еще и на то, что Иннсмутцы на меня как-то странно косятся и при виде меня замедляются, озираясь. К слову, их манера передвижения лишь отдаленно напоминала обычное человеческое хождение, все они будто волочили ненужные им ноги, едва ли вообще их поднимая, а некоторые так и вовсе подскакивали, точно огромные человекоподобные жабы.
Кроме этого, сам Иннсмут произвел на меня двойственное впечатление: с одной стороны, в городе не было никаких признаков разрухи или последствий изображенного на картинах катаклизма, с другой — в нем все же ощущался кисловатый привкус общественного упадка. Бродившие по улицам существа были неприветливы, все машины, что мне попадались, выглядели так, будто являлись частью музейной экспозиции, а не средством передвижения. Кроме этого, сама архитектура поселка вызывала чувство безнадежности и упадка. Кирпичные дома с высокими окнами и симметрично расположенными по краям крыши трубами, напомнили мне «козу» — рогатый жест из мизинца и указательного пальца. Штукатурка порыжела и растрескалась, палисады заросли бурьяном, а все без исключения окна были закрыты и зашторены изнутри. Особенностью поселка были прорытые в нем по примеру петербуржских каналы, которые я заметил не сразу, а лишь перебравшись через третий или пятый по счету мостик. Каналы были узкими, шли по задворкам улиц и были наполнены какой-то вонючей и непрозрачной водой.
Я прошел к церкви, дверь ее была заперта, хотя я услышал, как внутри что-то ухало и гремело. Решив, что там проходит служба, я присел на скамейку у входа и запросил у Робота карту. До машины было не больше километра по прямой, но Робот не отвечал. Прямая связь с Интернетом тоже не работала. Меня это расстроило, но не испугало. В тот день с самого утра наблюдались какие-то перебои со связью, не говоря уже о подозрительном происшествии на орбите, обрубившем воздушное сообщение с городом.
Небольшая площадь напротив церкви выглядела пустынно. Мне снова стало скучно и одиноко. На ней не было никого, кроме мрачного мешкообразного существа, которое, заметив меня, сменило курс и неровными галсами, прихрамывая и покачиваясь на кривых ногах, направилось в мою сторону. Приблизившись, существо не представилось, обратившись ко мне с обескураживающим вопросом:
— А ты, кхммм, чего здесь забыл?
Я не ответил, но желание быстрее покинуть место, убежав от наглеца, у меня почему-то исчезло. Его голос показался мне как будто знакомым. Знакомым на уровне тайных внутренних форм, которые душа иногда примеряет, выбирая себе укромное место под градом неразрешимых жизненных вопросов. Словно этот человек был одной из таких форм, одним из вариантов существования моей души. Словно он был послан мне самой судьбой. К сожалению, последовавшие за этим события подтвердили это предположение.
Я промолчал, прислушиваясь к скрежету открытой его голосом двери, за которой меня как будто ждало объяснение некой дурманящей тайны.
— Валил бы лучше, пока светло, — произнес подошедший.
Это был пожилой человек примерно пятидесяти лет, одетый в хорошие, но порядком изношенные вещи. Куртка висела на нем, словно худой картофельный мешок, брюки напоминали растянутые спортивные штаны с белыми лампасами, роль которых выполняли протертые до светлой прокладки боковые швы. На замусоленной рубахе, вцепившись в краешек кармана прищепкой-крокодильчиком, висел невзрачный бейджик с именем Садок А.Л. В правой руке словно прилипшая, болталась длинная непрозрачная бутылка квадратного сечения с аккуратно отбитым донышком.
— Валил? — переспросил я, — почему?
— Хех, я живу здесь уже четверть века и цел только благодаря этому, — он продемонстрировал бутылку, — им не нравится запах, кажется. Или что-то еще. Но они меня не трогают.