Русские идут.
– По местам, – командует он. С удивлением слышит свой спокойный твердый голос. Будто и не он говорит, совсем.
зззззз… зззз…
Гельсер видит, как от основания гриба отрывается и бежит тонкая кромка – след взрывной волны. Лед крошится и замирает, прежде чем вспухнуть (нарыв) белым.
Это русские.
Ударная волна настигает «Б‐36». Грохот такой, что перекрывает рев двигателей. Гельсера отшвыривает на стрелка. До эпицентра взрыва несколько десятков километров, но самолет безжалостно трясет, словно он на полной скорости выскочил с шоссе на разбитую дорогу. Звук такой, словно у Гельсера в голове что-то лопается. Черт, черт, черт. У «Миротворца» гибкие крылья и фюзеляж в месте их крепления. Может, поэтому их и не оторвет. Черт. А может, и оторвет.
«Б‐36» такой огромный, что вместо несущего фюзеляжа у него две силовые балки. И сейчас нужно отправить людей в центральный отсек, думает Гельсер, чтобы осмотрели, не прогнулись ли шпангоуты.
А, черт. Он вспоминает про взрыв.
Гельсер вскакивает и, не обращая внимания на разбитую руку, бросается к блистеру. Время исчезло.
Там, наверное, вода закипела, отрешенно думает Гельсер, глядя, как в белом теле полюса, в подножии гриба истекает черным глубокая рана. Вода, наверное, кипит и парит. От радиации вода теплая-теплая. Окутанная белым облаком прорубь посреди Арктики. Почему я не удивляюсь?
Белый гриб расползается, теряет форму, оплывает. Он стал еще больше, если это возможно…
От его вершины плавно, медленно отделяются облачные кольца.
Это… красиво.
Второй пилот знает свое дело. Он начинает поднимать «Миротворца» выше и выше, в разреженные слои атмосферы. Здесь самолету гораздо лучше. Закладывает плавный вираж влево.
Зззз…
Гельсер смотрит на белую пустыню, проросшую гигантской поганкой, и думает: ззззз… зззз.
«…дни моей жизни».
«Это лучшие дни моей жизни».
Надеюсь, фотоавтоматы включены. Готовая фотография для обложки журнала, не хватает только красной надписи «Лайф».
– И кошек, – говорит он задумчиво.
– Что?!
Да, именно. Черно-белый снимок. Белый гриб, черные летящие кошки, растопырившие когти, словно их несет ударной волной…
И красный жирный слоган поверх «Атомная война началась!». Вот этого только не хватало.
– Отказ второго двигателя, сэр! – слышит Гельсер. Поворачивает голову. Финни кричит ему в ухо и что-то протягивает. Лицо искаженное, словно опрокинутое внутрь себя.
Гельсер наконец понимает, что от него хотят, и надевает наушники.
– …дета! – сквозь жутчайший треск помех.
Он нажимает педаль, переключая микрофон на передачу.
– Говорит командир. Что у нас?
Всплеск черных щупалец. Капитан Гельсер смотрит в окно и не верит своим глазам. Он больше не слушает второго пилота, который что-то кричит сквозь треск. Из-под основания гриба, в расколы льда пробиваются извивающиеся черные отростки. Все это уже не важно. Осьминожка. Усилием воли капитан возвращает ощущение масштаба. Атомный гриб в несколько миль высотой. Тогда эти черные отростки будут…
Вот дрянь.
Они мелькают в разломах льда и исчезают.
– Сэр! Что это?! – Финни. – Что это было, сэр?!
Капитан молчит. Сердце в груди выделывает странное дерганое движение бедрами, наподобие того, что исполнял тот парень, Элвис Пресли. Разве это не безумие?
Ззззз… ЗЗЗЗЗ.
– Занять места по штатному расписанию! – командует Гельсер и бросается к люку. Не важно, что это было, его место сейчас там, в кресле пилота. Даже боязнь темноты и замкнутого пространства временно отступает.
Гельсер заползает в трубу. Люк закрывается.
Ззззз…
Темнота. В следующее мгновение капитан снова чувствует, как парит под куполом атомного парашюта.
Стропы вибрируют «ззззз» от страшного натяжения, потому что теперь он атомная бомба Мк.8 и весит четыре с половиной тонны. Вот откуда этот звук!
Бламц. Лопаются стропы. Бламц! Парашют отрывается. Разум капитана Гельсера стремительно падает в огромное, черное, бескрайнее, кипящее радиоактивное море безумия.
Он летит, набирая скорость.
В ушах ревет разрываемый воздух. В желудке нарастает стремительная пустота.
Он падает в кипящую от радиации черную воду, бултых. Плюх! Он выплывает на поверхность, выплевывает воду, кашляет, хватает ртом воздух… поворачивается…
И здесь его встречает мертвый бог.
Глава 2
Из Монако с любовью
Два выстрела прозвучали одновременно.
«Точнее, – подумал Шон Коннери, разглядывая малиновый мячик, выкатившийся к его белым теннисным туфлям, – мы застрелили друг друга в честном поединке с разницей в полсекунды». Жаль, что здесь нет фотоавтомата, наподобие того, что стоит в стрелковом тире в лондонском офисе Ми‐6. Он повел плечами. Спина была мокрой, к носку туфли прилипли травинки. Он снова посмотрел на мяч.