— Лика, мне надоело.
— В смысле?
Она словно не замечала тягостного давления и нависшей неведомой угрозы. Ее больше интересовали сборища котов и очередная историческая кондитерская.
— Мне надоело ходить по городу, — наконец выдавил я.
— Не узнаю тебя. На себя не похож. С животом нормально?
— При чем тут живот? Эти люди… — я понял, что не смогу толком объяснить. — Ты заметила, сколько в городе кипарисов?
— Кипарисов? С ними-то что?
— Странно… Я никогда не обращал внимания, но в городе очень много кипарисов… Помнишь, бабушка всегда говорила, что кипарисы — кладбищенские деревья? Они на кладбищах растут. Охраняют тех, кто спит. Так она говорила.
— Ох-хо… Иначе я представляла наше чудесное вторжение в Кау-литу. Послушай, это зима. Курортные города зимой выглядят именно так. Засыпают. Это просто мертвая спячка.
— Мертвая? — я вздрогнул. — Послушай, мне, пожалуй, надо пройтись.
— Мы и так идем. Сам же сказал — надоело ходить… Да что с тобой?!
— Нет. Хочу один. Зайду на рынок… Или еще куда. Встретимся дома. Все в порядке, наверно астма обостряется.
Полагаю, Лика не поверила в астму.
Перспектива шагать по пустынному городу восторга не вызывала, но меньше всего хотелось, чтобы она видела мужа в смятении. Несомненно, на картину города повлияло мое состояние. Недомогание окрасило Кау-литу в мрачные тона, добавило зловещие краски в облик города и его обитателей.
Мы разошлись, но зайти в здание городского рынка я не решился. Пьянящий запах сырого мяса и душистых специй вызвал приступ тошноты. Меня чуть не вырвало прямо на входные ступени.
Я наспех нахватал с уличных лотков зелени, огурцов и еще каких-то овощей. Мысли о еде вызвали повторные приступы тошноты и головокружения. Я и правда мог отравиться. Или сказывалась адаптация к зиме в субтропиках… Идея прогуляться оказалась неудачной, надо было возвращаться.
В беспорядке прибрежных улиц царила суета бытовых мелочей: мелькали ставни и жалюзи, щеколды и домофоны; урчали выносные генераторы, капали кондиционеры, воняли мангалы и коптильни.
Казалось, путь до квартиры занял несколько часов. Дотянув до дворика, я открыл калитку и замер от неожиданности.
Лика стояла у распахнутой двери в компании молодых людей. Шесть или семь высоких юношей, довольно легко одетых, выстроились полукругом и о чем-то оживленно беседовали, перебивая друг друга. Очевидно, это были наши соседи. Все, как близнецы, тощие, широкоплечие, со впалой грудной клеткой. Они одновременно повернулись ко мне, и я с неприязнью отметил, насколько несимметричны их лица.
Лика приветливо помахала рукой. Мое состояние ее вовсе не беспокоило.
— Ты быстро! У нас новые знакомые! — крикнула она и представила каждого.
Я пожал холодные руки, но имена тут же улетучились из головы. Не запомнил ни одного. Какого черта? Зачем она вообще с ними заговорила?
— …любезно пригласили! — Лика завершила фразу, которую я тоже прослушал.
Юноши тоже что-то сказали.
Секундой позже мы вместе шагали в сторону проулка, соединяющего наши дворы. Лика тараторила без умолку.
Я чувствовал себя отвратительно и нелепо. Запоздалый муж с пакетом зелени и огурцов.
— Куда мы идем?
Лика проигнорировала вопрос.
— Боялась, что ты будешь против. Уверена, это интересно. В конце концов, всегда можем извиниться и тихонько уйти, — шепнула она.
Я собрался ответить и почти нашел слова, но меня прервала мелодия — та, что слышалась вчера вечером за окном. Странные звуки одновременно напоминали и мычание, и хлопки по басовым струнам.
Мелодия раздавалась из глубины соседнего двора, куда мы вскоре свернули. За беседкой, увитой тяжелой виноградной лозой, на стыке двух старинных домов показалась низкая округлая арка над разбитой лестницей. Ступеньки вели вниз, в подвал. И здания, и арка, и лестница выглядели тысячелетними. Заплесневелые трещины покрывали серые стены и декоративные колонны. За пыльными окнами не было видно ни цветов, ни занавесок.
Дум-ту-та-тум… Дум-ту-та-тум… Мелодия зазвучала громче. Монотонный мотив повторялся.
У лестницы стояли еще несколько юношей. С ними были и девушки, но спокойствия не прибавилось.
Лика и спутники уверено направились к подвалу.