Выбрать главу

— Их было… так много? — сипло спросил я.

Она лишь улыбнулась.

— Вы не представляете.

— И я на экране видел… мертвецов?

— Как правило, да. Изредка — еще живых. Если это были ранние фильмы. И то — не всегда. Потому что кое-кто, — она грустно усмехнулась, — мог помереть еще на пробах. И тогда продюсеры звали Герберта. И он приходил. Кивал, что-то говорил нежным, тихим голосом — и приступал к работе.

Мне казалось, что я плаваю в мутной, липкой жиже. Мне было нехорошо. Хотелось лечь на пол — на пушистый мягкий персидский ковер — и сдохнуть. Но мне казалось, что она тотчас позовет Герберта, чтобы тот поднял меня из мертвых — только для того, чтобы она дорассказала эту историю.

— До двадцать пятого года он брался за всех, — сквозь муть и туман пробивался ее голос. — Даже недельной давности. У «FoxFilm» даже была своя команда гробокопателей. Я уж не помню, как они значились в штате… но именно они выкапывали и поставляли Герберту будущих — но безвременно почивших — звезд.

Она вздохнула.

— Славные годы. Тело трехдневной давности не надо было даже гримировать — свет и пленка удачно скрадывали все дефекты кожи, а особенность актерской игры — Ли Страсберг, какого черта ты свалился на наши головы со своим Станиславским? — позволяла блистать на экране даже с отмершими нервными окончаниями. А теперь… теперь если у живого и здорового случается похмелье — уже вызывают команду гримеров и пляшут вокруг вприсядку: иначе будет заметен любой изъян.

— Я видел мертвецов… — растерянно повторил я.

Она пожала плечами.

— Не только вы. Миллионы зрителей по всему миру.

— Я видел мертвецов…

Медленно — я слышал, как хрустят ее кости и суставы, как хлюпают прогнившие внутренности — она встала и подошла ко мне. Меня окутал запах застоявшейся воды и мертвых насекомых.

— Ничего страшного, — она зашла ко мне за спину и положила руки мне на плечи. Тонкие холодные и липкие пальцы пробежали по моей шее, забрались в волосы — словно огромные насекомые. — Ничего страшного. Мы поняли, что людям это не понравится. Дурацкие предрассудки, но что поделать? Мы поняли это слишком поздно. Мы не смогли уничтожить все. Свезти все пленки с картинами «питомцев Уэста» на склад в Литтл-Ферри было невозможно. Слишком накладно, слишком шумно. Кроме того — кто знает, где бродят десятки копий? Я внимательно следила за этой… акцией. И позаботилась о том, чтобы как можно больше моих фильмов нашли успокоение там. Кто-то был не сильно озабочен этим — и у него там оказалось всего одна-две картины. Или ни одной.

— Я и сейчас вижу мертвецов, — прошептал я.

По тому, как дрогнули ее пальцы, я понял, что она пожала плечами.

— Ну да. И не только вы. Думаю, что таких фильмов сейчас около полусотни. Или сотня. Не помню. Мне неинтересно было считать. Обратитесь к Оливии.

— Какой?… — простонал я.

— Де Хэвилленд, конечно же, — в ее голосе прозвучало удивление. — Вы что, еще кого-то знаете?

— Она что… тоже?

— Какой-то инцидент на съемках «Унесенных ветром», — коротко ответила она. — Я не в курсе. Но говорят, что Герберт случайно оказался в этот момент на площадке. И поэтому… ее перерыв длился лишь пару часов. Можно считать, что ничего и не было.

В ее вздохе я услышал зависть.

— Оливия очень умная, хорошая и правильная девочка. Она бережно обращается со своим телом. Мне кажется, что она переползет и в двадцать первый век, и все вокруг будут восхищаться — великая звезда Золотого Века Голливуда все еще с нами!

Ее пальцы дрогнули — и острые ногти вонзились мне в шею. Я подумал о трупном яде.

— Она может блистать в свете, — прошипела она. — Ей не надо еще раз уходить, как нам — потому что, видите ли, она уже плохо выглядит! Эта милая, хорошая, правильная девочка проживет для всех лет сто, а то и больше! Она скрупулезно собирает информацию обо всех нас. Наш бухгалтер. Счетовод. Словно питается нами.

— Она мне ничего не говорила, — быстро предупредил я.

Над моей головой раздался короткий смешок.

— Разумеется. Оливия вне подозрений. Не как жена Цезаря — но как сам Цезарь.

Ногти впивались мне в шею. «Тошнота, судороги, отек легких», — я стал вспоминать симптомы отравления трупным ядом. Только какие из них — при попадании в кровь, а какие — в желудок? Облизывать свою визави я не собирался, но эти ногти… я чувствовал, как что-то пульсирует у меня в шее.

— Кстати, я обманула вас, — вдруг сказала она.

— Что?

— Ну, когда сделала вид, что не знаю вас. Я слышала о вас раньше. Мне говорили, что вы хороший репортер. Очень хороший.

— Спасибо, — сказал я. Я не понимал, к чему она клонит.

— Один из лучших, — она словно не обращала внимания на мои слова. — Юркий, пронырливый, умный… насмотренный. Умеете втираться в доверие. Есть свои люди в нужных кругах.

Я нервно улыбнулся. Я люблю лесть и обожаю, когда меня оценивают по достоинству, но это… это было странно. И еще меня волновал трупный яд на кончиках ее ногтей.

— Я так и не поняла, что вы хотели узнать, — заметила она. — Вы задавали так много вопросов. Делали вид, что знаете все — хотя не имели представления даже о самом простом. Начальном. Исходном. Это тоже талант, да. Я сразу заметила это. Я умею замечать подобное.

Я дернул головой.

— Я…

— Неважно, — она сдавила пальцы еще сильнее. Я почувствовал струйки крови на своей шее. Я попытался высвободиться, но она держала меня железной хваткой. Мертвой хваткой. — Неважно. Вы очень хороши. Вы лучший. И со временем станете еще лучше. Еще и еще. Вам нужно только время.

Я попытался привстать, но она жестко пресекла это.

— А нам нужен такой, как вы, — продолжила она ровным голосом. — Нам нужен тот, кто будет писать о нас, говорить о нас, напоминать о том, что мы были — и есть. Но зачем искать такого, как вы — когда вы сами пришли ко мне.

— Спасибо, — зачем-то поблагодарил я. Картины отека легких стояли перед моими глазами и мне казалось, что я уже ощущаю что-то вроде судорог.

— Не стоит, — ответила она. — Мы подумали, что ждать дольше не следует. Герберта может не оказаться рядом в нужный момент. Мы решили, что надо устроить этот нужный момент тогда, когда Герберт будет рядом.

— Что? — страшное осознание нахлынуло на меня. — Что вы хоти…

Хруст моих собственных позвонков перебил меня. Язык онемел и повис тряпкой. Перед глазами сгустился багровый туман.

Комната поплыла и перевернулась.

Я понял, что упал со стула.

А потом появился он.

Невысокий и худощавый. Светловолосый и голубоглазый.

Вместе с ароматом перестоявших цветов.

И тихим-тихим голосом.

И кипящей адской серой, которая вливалась в меня, источала жар в моих венах, поднималась смрадом к моим ноздрям, ядовитым облаком клубилась в моих легких.

И последнее, что я услышал перед тем, как переступить черту, было хрипловатое грудное контральто женщины-вамп:

— А все-таки, с каким вопросом вы пришли ко мне?

Вот так-то, мой дорогой.