В призрачном отражении увидел пожилого мужчину с длинной бородой и седыми патлами.
— Отец звездных богов, — выдохнуло сидящее на полке крылатое существо.
Он переступил через тело другой твари и выбрался в коридор.
Поезд стоял на конечной станции.
Стены и потолок косого коридора украшали гвозди с квадратными шляпками. В купе проводников на полке лежало высохшее тело в форменной одежде. На лице мумии отпечатался ужас предсмертного видения. Повсюду валялись разодранные пластиковые бутылки, пол был залит водой и напитками, темные лужицы стояли в запавших глазницах.
Он спустился на перрон и упал на колени. Его вырвало потоком соленой воды. Спазмы в желудки стихли.
Взвыли панцирные гонги, запели раковины. В голову хлынули воспоминания. Яркие языки утраченной памяти на миг ослепили его, когда он повел кругом глазами, чтобы поприветствовать тех, кто желал его возвращения. На платформе стояли люди и мверзи, ночные призраки, его безликие слуги.
— Защити нас от Древних!
— Верни смех наших сыновей!
Они хотели, чтобы он снова поселился на утесе.
Они принесли дары Ноденсу-спасителю. Ему, пять лет назад поверженному в высоком космосе проекцией Даолота и рухнувшему на Землю, где он укрыл искру своей жизни в человеческом теле, угасающем на руинах железной машины.
Мир, скрытый в тени.
И бог, скрытый в человеке.
«В каждом пшеничном зерне таится душа звезды» — прочитал где-то, когда-то, тот, в чьем теле он вернулся в затерянный среди пространства город.
Он оглянулся на поезд. Они, все трое, смотрели на него сквозь исцарапанное стекло — те, кто помог ему родиться заново, кто пробудил в нем Охотника.
В сердце разгорался огонь.
— Да приду я в мир Луны, — сказал он и поднялся с колен.
На далеких бакенах протяжно звонили колокола.
Он двинулся на восток, миновал пересохший водоем и красно-бурую кирпичную башню; прошел насквозь притихший город с мешаниной колониальных строений, церквями и погостами; тропинка вилась по луговым разливам к скале, на вершине которой стоял островерхий серый дом.
Дом не желал ему зла, не залучал его в свои сети — дом искал, звал.
И хозяин вернулся.
В небе неслись пронзительные крики чаек. Впереди бежал огромный бурый пес.
Ноденс, бог глубин, шел к восточному отлогу утеса. Он нашел длинную палку и поднял ее, нашел острый камень и приладил его к палке. Его горящие глаза неотрывно смотрели на дом, на кольчатое тело, обвившее его стены, на выпученные рыбьи глаза и гибкие вздувающиеся щупальца.
Дмитрий Тихонов
КОРОНАЦИЯ
Архип явно намудрил с дозировкой. Джерри накрыло быстро и сильно, наполнив все тело колючим теплом. Он шел по Невскому, не сводя глаз с фонарей — их свет был гораздо ярче, гораздо мягче, чем обычно. Это сияла, переливаясь, сама любовь. Она улыбалась ему, и Джерри улыбался в ответ. Любовь отбрасывала цветные отблески на стены домов, подмигивала с оконных стекол, обещала вечное счастье. Он знал, что любовь лжет, но все равно улыбался.
Его настоящее имя перестало иметь значение. Сегодня, сейчас он был только Джерри — как в школьные годы, в честь юркого, неунывающего мышонка. Из-за ушей, конечно. Из-за оттопыренных ушей и маленького роста. Его назвали так еще в третьем классе, и приклеилось навсегда. Сначала переживал, потом стало нравиться — подчеркивало непохожесть на окружающих, выделяло из толпы. Впервые уединившись с парнем в туалете ночного клуба, он представился именно так, хотя тот и не спрашивал, как его зовут. Позже, уже в студенческие годы, на бесчисленных сайтах гей-знакомств Джерри никогда не использовал своего реального имени — впрочем, там это было в порядке вещей.
Однажды, устав от двойной жизни, от лжи и самообмана, от обреченности на одиночество, он решил покончить с собой — но не с Джерри. Он рассказал все родителям, с садистским удовольствием наблюдая, как меняется лицо отца; он рассказал все немногочисленным друзьям и больше никогда не видел ни одного из них; он ступил на дорогу, которая в итоге привела его из угрюмой, верующей в умерщвление плоти провинции сюда, в Питер. На Невский Проспект, полный соблазна и света. Даже ночью. Особенно ночью.
Но старое имя притащилось следом. Оно скрывалось в документах, возникало в письмах из банка, всплыло при устройстве на работу, настойчиво звучало в редких телефонных разговорах с матерью. А сменить его по закону можно было только по месту регистрации. Возвращаться Джерри не хотел, не мог. Он бы просто скопытился в поезде, идущем в родной город.