Гулко ступая, король прошествовал мимо, коснулся плеча Джерри невесомыми, высохшими пальцами. Пришлось подняться, следовать за ним. Они остановились на самом краю крыши, взглянули вниз. Там, на улице, столпились люди, кажущиеся отсюда игрушечными, и показывали пальцами наверх. Вой сирен перекрывал их крики.
— Прощай, — сказал король-в-желтом. У него больше не было лица, и серая, мертвая пыль, сорванная ветром с его высохшей головы, извивалась над Питером невесомыми щупальцами. — Тебя забудут.
Джерри с трудом повернул голову, не зная, что можно на это ответить. Шея немилосердно болела. Рядом с ним никого не было. Он стоял один на краю крыши, над сожранным городом, над полными ужаса воплями, над мертвым Архипом. От рук пахло гнилью и кровью. Тучи рассеивались, обнажая бледное небо, обещавшее очередной день, как две капли воды похожий на предыдущий. Мир снова погружался в сон.
— Пошел нахер, — сказал Джерри в пустоту. — Пидор.
Прежде, чем прыгнуть, он вытер со щек слезы.
Ничего страшного, Хали не обмелеет.
Максим Кабир
РЕЧНОЙ-3
Впервые Тимур Строев увидел Речной-3 в конце восьмидесятых. Ему исполнилось восемь, недавно его семья поменяла место жительства. Не вся семья, отец остался в центре, они же с матерью и сестрой переехали на окраину Красного Лога. Жилым массивом Речной-2 заканчивался город. Микрорайон был тусклым, мрачным и опасным. Насколько опасным, Тимур узнал чуть позже.
Восьмой день рождения он отмечал без друзей, с младшей сестрой Мариной и мамой. Ушел спать, не дождавшись отца. В новой спальне мальчик лежал, рассматривая потолок. Комнату заливал, мешая уснуть, лунный свет. Тимур встал с кровати, чтобы задернуть шторы. Девятиэтажный дом выходил окнами на небольшую речушку, дальше были лишь поля. Но не этой ночью. Освещенный полной луной, необычайно яркой и яростной, за рекой отчетливо вырисовывался микрорайон, которого там не было на самом деле. Вместо низменности, поросшей сорной травой, Тимур видел мираж, будто зеркальное отражение Речного-2. К безоблачному ночному небу поднимались темные силуэты высотных домов, странно мерцали желтые окна, похожие на кошачьи глаза.
Тимуру стало не по себе, он понимал, что нельзя построить целый квартал за несколько часов, это поняла бы даже дурочка Марина.
Он хлыстнул шторами и попятился к кровати. По какой-то причине он боялся поворачиваться спиной к желтым внимательным зрачкам, прожигающим хрупкое стекло и ткань, стремящимся заглянуть в спальню к имениннику.
В начале девяностых на Речной-2 обрушилась эпидемия наркомании и бандитизма. Проблема общая для рабочих окраин пост-советских городов. Но кроме того, в Речном пропадали дети. Много детей — их фотографии облепили конус станции метротрама, тупиковой станции. Ни одного не нашли. Родители, потеряв надежду, покидали микрорайон, и дождь ночами теребил выцветшие листы, трогал мокрыми пальцами тускнеющие личики, как обезумевшая мать.
Иногда люди старшего поколения кидали обеспокоенные взгляды на противоположный берег реки, но ведь там ничего не было, только поля.
Некоторые знали. Они, эти некоторые, никогда бы не пошли в милицию, не высказали бы свои подозрения даже шепотом.
Однажды десятилетний Тимур гулял у реки. Стоял август, каникулы подходили к концу. В нагретом воздухе носились разноцветные бабочки, их пытались тщетно ловить Тимур и его школьный приятель Коля. За игрой они не заметили, как отошли далеко от пляжа и углубились в заросли рогоза. Берег здесь был заболочен, кусты оглашались жабьим кваканьем, и душно пахли плесенью.
Человек вышел из рогоза, худой и высокий, как стебли. Было в нем что-то неправильное, отталкивающее. Неуловимо чужое. И в то же время Тимур поймал себя на мысли, что не может отвести от незнакомца глаз. Даже моргнуть не может. Он смотрел на человека минуту, но запомнил лишь общие детали: мокрую одежду, стекающий с удлиненный кистей ил. Бледное лицо. Лысую яйцевидную голову. Желтые зрачки, пульсирующие, словно окна привидевшихся когда-то домов.
Человек приближался. Так думал Тимур, на самом же деле это они с Колей приближались к человеку, шли на негнущихся ногах, шажок за шажком, к желтым неумолимым зрачкам, к огромному рту, черной распахнувшейся дыре…