Комментарий к Глава пятая. Старый друг
* «Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли. И в Иисуса Христа, Единственного Его Сына, Господа нашего, Который был зачат Святым Духом, рождён Девой Марией, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребён, сошёл в ад, в третий день воскрес из мёртвых, восшёл на небеса и восседает одесную Бога Отца Всемогущего, оттуда придёт судить живых и мёртвых. Верую в Святого Духа, Святую Вселенскую Церковь, общение святых, прощение грехов, воскресение тела, жизнь вечную. Аминь» — пер. с лат.
** Навершие — верхушка рукоятки меча.
========== Глава шестая. Дар богов ==========
Стин, сын Хайде, ушел с младшей дочерью Земли 22 лунные жизни назад
Мрак сильнее во сне. Именно тогда все темные желания лезут наружу.
Д. А. Емец. «Мефодий Буслаев. Третий всадник мрака»
Солнце-бог выпустил на голубые небесные просторы своё белоснежное стадо. Одни, любопытные, быстро бежали за ветром и так и льнули к земле, стараясь хоть чуть-чуть коснуться крон высоких деревьев. Другим эти забавы казались несерьёзными. Они степенно двигались, никуда не спеша. Язычники знали: за их широкими спинами отдыхало другое стадо — мерцающие в ночи серебряные звёзды, паства Лунного бога, отдающего жизнь и рождающегося вновь.
Родерик вернулся с охоты одним из последних. Он был доволен собой, потому что мешок с дичью оттягивал ему плечи, и эта тяжесть не могла быть неприятной. Парень поблагодарил Духов Леса за благосклонность к нему и зашел в поселение язычников с давно забытой широкой улыбкой. Первым к нему подошёл Сик, одетый, как всегда, очень легко, по-летнему, несмотря на то что снег шёл не переставая уже несколько дней. Каштановолосый парень перехватил мешок Родерика, одновременно протягивая ему глубокую глиняную чашку с горячим травяным отваром, накрытую крышкой.
— Тетерева? — со знанием дела спросил Сик, даже не заглядывая в мешок.
Родерик кивнул и с наслаждением отпил терпкого настоя, от нетерпения обжигая губы и язык.
— На тебя холодно смотреть, парень, — усмехнулся Родерик, гревший покрасневшие руки о чашку.
— А кто тебя заставляет? — в тон ему ответил Сик, специально расслабляя шнуровку на рубахе и ещё сильнее оголяя крепкую шею, с которой не успел сойти летний тёмный цвет. — Слушай, Родерик, — Сик внезапно стал серьезным и понизил голос, — Грезэ просила тебя прийти к ней.
Сын Стина от неожиданности подавился и непроизвольно тихо выругался:
— Какого… мне там делать? — взяв себя в руки, спросил Родерик, — она не должна видеть мужчин сегодня.
— Я знаю это не хуже тебя, — спокойно сказал парень, — но, пожалуйста, сходи к ней. Кажется, она у ручья. — не дождавшись ответа, Сик добавил, — Мы обо многом с ней говорили, но ты знаешь её с детства. Грезэ доверяет тебе больше всех. Ей нужно поговорить с тобой перед… ты знаешь.
Каштановолосый покраснел, а его узкие серые глаза заблестели. Родерик усмехнулся и протянул ему чашку.
— Как же не знать. Прикрой меня, а то у всех будут проблемы. Моя мать и мать Грезэ — есть ли оружие опаснее?
Сик засмеялся:
— Ты прав. Спасибо, брат… — улыбка Сика померкла, когда он увидел, что лицо Родерика снова стало привычно суровым, а взгляд его красивых глаз похолодел, — прости, я…
— Не извиняйся, — сказал Родерик, — ты не виноват в том, что я не могу слышать это слово, брат.
Он оставил Сика с полным мешком дичи и, не снимая ни лука, ни полупустого колчана, отправился к ручью, который ещё не собирался замерзать и в который следующим днем Последыши и Дети Сестры будут окунать Грезэ и его нового побратима. Сик предложил Родерику пройти обряд братания, отчаянно смущаясь, но сын Стина и не думал ему отказывать. Похоронив друзей, потеряв брата, перестав общаться со старыми знакомыми, он не мог не радоваться тому, что нашёл такого человека, как сын Эше. Они ушли в лесную чащу, кинжалом рассекли ладони и крепко пожали друг другу руки. Брат перевязал брату рану, брат обменялся с братом оберегами. Кинжал они закопали в землю, а в деревню уже вернулись совсем другими людьми.
Родерик радовался за свою подругу детства, хотя знал, что некоторые Последыши осуждают её: мол, она так скоро предала память о своем женихе, кудрявом шутнике Райфе. Среди осуждающих был и Каспар, который ничего не говорил и не вступал в предсвадебные разговоры — он их ненавидел — но его взгляд был красноречивее всех слов. Родерик однажды попытался переубедить дядю, даже зная, что это невозможно:
— Тебе ведь нравится Сик, Каспар, и тебе всегда нравилась Грезэ. Ты сделал столько игрушек для неё…
— Да, они мне нравятся. Но не вместе, — сказал племяннику Каспар, — слишком хорошо я помню Грезэ с Райфом, просивших разрешение у Старейшины связать свои судьбы воедино.
Родерика разозлил этот довод, потому что он невольно вспомнил о другой паре, чью свадьбу видел Лес незадолго до этого:
— А моих мать с отцом ты помнишь уже недостаточно хорошо?
Каспар поднял голову, оторвавшись от работы над новым нательным оберегом:
— Визель испытала слишком много горестей за свою жизнь. Она никогда не перестанет любить твоего отца, как и Арлен не перестанет любить свою Нэйни. Но друг в друге они нашли утешение и счастье. Это совсем другое. Это не желание девчонки стать женщиной, это…
— Слышать ничего не хочу, — вскочив с места, сказал Родерик. В его глазах стояли злые слёзы, — я до сих пор не верю в то, что ты, ты, Каспар, носящий с собой серебряную заколку Энциан, сватал другого к жене своего брата. И ты обвиняешь девочку в том, что она влюбилась? Как же это мерзко.
Родерик ушел прочь, и Каспар не стал его догонять. Не закончив оберег, он бросил его в огонь. Мужчина проводил племянника взглядом и тяжело вздохнул.
Родерик, вспомнив об этом, остановился и прислонился к холодному стволу молодого вяза. «Завтра будет вторая полная луна с того разговора, — подумал парень, стряхивая с волос снег, — молчание затянулось». Он твердо решил попросить у дяди прощения сразу после беседы с Грезэ. Вспомнив о девушке, Родерик поклонился вязу и продолжил свой путь.
Слух у Грезэ был такой же острый, как и у всех жителей Леса. Она услышала скрип снега под подошвами тяжелых башмаков. Невеста Сика дёрнулась, но услышала знакомый голос:
— Не оборачивайся.
Девушка снова села на одеяло и широко улыбнулась, так, что почувствовала, как появились ямочки на щеках.
— Привет, Родерик. Сядь рядом со мной, пожалуйста.
— Я останусь здесь, — Родерик стоял позади Грезэ, не выходя к ручью, и смотрел на её короткие волнистые темно-русые волосы, — вам с Сиком нельзя разговаривать. Почему я узнал от него, что ты меня ждёшь?
— Я попросила Рёскву сказать ему, — Грезэ смущенно покраснела, но Родерик этого не увидел — брата ты выслушал, а её бы не стал.
Родерик усмехнулся. Он знал, что по нелюдимости уже мог переплюнуть Каспара.
— Тебе и со мной нельзя говорить. Дурная примета — невесте видеть мужчин до свадьбы.
— Не могу поверить, чтобы ты мог принести мне неудачу, — Грезэ плотнее запахнула свою красивую шерстяную накидку и, помолчав, добавила, — мне нужно поговорить с тобой, Родерик.
— Я слушаю тебя.
Грезэ села вполоборота к рощице за её спиной, но Родерик поспешно скрылся за деревом. Он верил в эту примету, как и во многие другие.
— Мне очень стыдно перед Райфом, Родерик, — тихо сказала Грезэ, и её ореховые глаза наполнились слезами, — и я… я знаю, что меня все осуждают, все, кроме мамы, которая просто мечтает о внуках. И тебя, ты тоже на моей стороне. Но я не могу говорить об этом с подругами, даже с Рёсквой, а тебе вот так просто это сказала. Мне, правда, так стыдно, и я не знаю, что с этим делать.
Родерик прикрыл глаза и глухо закашлялся. Хотя кость давно срослась, кашель никак не оставлял его в покое. Он снова посмотрел на Грезэ через плечо и уверенно сказал:
— Райф любил тебя. И мы все считали его счастливчиком, раз ты полюбила его. Но его душа нашла дерево, и я не сомневаюсь в том, что его последней мыслью было пожелание тебе счастья. Ты будешь счастлива с Сиком. А люди… им всегда что-то не нравится, но это не помешает им завтра веселиться на вашей свадьбе.