— Кто здесь? — негромко спросил он. Скрип повторился.
— Я, — раздался неуверенный тонкий голосок.
Родерик выдохнул и отпустил рукоятку меча:
— Ирма, ты меня напугала. Подойди сюда, а то разбудим твоего отца.
Но девочка явно не торопилась покидать своё убежище. Тогда мужчина — сам не понимая зачем — поднялся из-за стола, взял свой плащ и направился к ней. Его пошатывало: только тогда он понял, что настой Отто всё-таки подействовал на него. Родерик дошел до лестницы, поднялся на четыре ступеньки и сел рядом с девочкой. Когда он садился, доска вновь тоскливо скрипнула. Ирма вжалась в деревянные перила. Привыкшими к темноте глазами Родерик видел, что она тоже не отрываясь смотрела на него. Мужчина набросил на плечи плащ.
— А здесь прохладно. Почему ты не спишь?
— Мне стало страшно, — тихо сказала девочка. Губы у неё дрожали. Родерик усмехнулся и раскрыл плащ.
— Ты ещё и замерзла. Иди сюда, плаща хватит на двоих. Не бойся меня. Там, откуда я родом, не обижают детей…
«А детей там обычно учат обижать тех, кто этого заслуживает», — закончил он про себя. Ирма медленно пододвинулась к мужчине и шмыгнула под плащ. Зубы у неё постукивали в такт дождю.
— Ну, а чего ты испугалась? — спросил Родерик.
— Я не знаю. Мне просто стало страшно. Я проснулась, и стало темно и страшно, — уже увереннее сказала Ирма.
— Ну, со мной ты можешь не бояться, — твердо сказал мужчина, сам удивляясь своим словам.
— Ты рыцарь? — спросила его Ирма, подняв голову, — мой брат Ульмо мечтает стать рыцарем, когда станет старше.
— Я не рыцарь, девочка, — покачал головой Родерик. «Рыцари убили моих людей, моего отца, Каспара. Рыцарем стал мой брат».
— Но я видела твой меч, — недоверчиво протянула дочь Отто.
— Необязательно быть рыцарем, чтобы носить меч. Скажи об этом своему брату.
— Он говорит, что я глупая и ничего не смыслю в делах настоящих мужчин.
Родерик усмехнулся, вспомнив себя и своих друзей в семь лет. Да, пожалуй, он мог бы сказать так Грезэ, если бы не был влюблен в неё так, как может быть влюблен семилетний мальчик.
— Поверь, настоящие мужчины тоже часто ничего не смыслят в своих делах.
Ирма тихо прыснула и пододвинулась к Родерику чуть ближе. Внизу громко храпанул Отто.
— Ты смешной. Ты останешься с нами?
— Нет, мне нужно идти. У меня много дел.
— Что тебе нужно делать?
— Мне нужно вернуться к моему народу. Они живут далеко отсюда. Очень далеко.
— Почему же ты здесь?
Он задумался: «Я хотел забыться, а чёртов настой Отто только развязывает мне язык. Неужели я расскажу обо всём девчонке?».
— Я искал здесь своего брата и не нашел. Мы жили здесь раньше, очень-очень давно.
— А где вы жили? Я знаю всю деревню, — гордо сказала девочка.
— А ты обещаешь сохранить это в тайне? — таинственно прошептал мужчина.
— Конечно! — часто закивала Ирма. Родерик наклонился к ней поближе, не до конца понимая, зачем он устроил эту игру:
— Мы жили в Лесу.
Девочка ойкнула:
— Родители говорят, что там жили хорошие люди. Но они не верили в Бога и боялись нас, потому что их обижали рыцари, и ушли далеко-далеко. Поэтому я не люблю Ульмо. Как можно хотеть стать тем, кто обижает хороших?
Родерик улыбнулся и удивился тому, как правильно девочка описала их многолетнюю войну с людьми Фридриха.
— Рыцари бывают разными, Ирма. Уверен, что Ульмо не станет обижать хороших людей. Твой отец воспитает его.
— Я всё равно не люблю Ульмо, — буркнула девочка, — он говорит, что я некрасивая, и никто не захочет, чтобы я была мамочкой его детям. У тебя есть жена?
Родерик от удивления не знал, что сказать. Молчание затянулось, и Ирма пальцем постучала по колену мужчины. Тот потряс головой:
— Нет, у меня нет жены.
— А женщина, которая любит тебя? Ведь ты… Ты очень красивый.
Мужчина тихо засмеялся, а его рука сама потянулась к груди и сжала что-то, скрытое под старой рубашкой.
— Однажды меня любили. Когда ты вырастешь, ты поймешь, как это важно.
— Я и сейчас понимаю! — воскликнула Ирма и тут же закрыла рот ручкой, испугавшись, что она разбудила отца. Но кузнец спал очень крепко. — Я и сейчас понимаю, — шепотом повторила девочка, — я… я не глупая!
— Конечно, ты не глупая, — кивнул Родерик, — ты умнее многих из тех, с кем мне приходилось иметь дело.
— А Ульмо этого не понимает, — тихо сказала она.
Они немного помолчали. Дождь всё усиливался. Потянуло сыростью, мужчина понял, что крыша где-то дала течь. Он накрыл плащом босые ноги девочки.
— Можно еще спросить тебя? — снова подала голос Ирма. Родерик согласно промычал.
— Почему тебя зовут Вереском?
В очередной раз он не знал, что ответить маленькой девочке. Её детские вопросы били как стрелы, выпущенные им во врага или в зверя на охоте. А он был отличным лучником.
— Мой народ, — медленно начал он, — даёт людям цветочные имена. Так мы показываем, что мы дети природы. Я понятно говорю?
Родерик почти не соврал девочке. Растительные имена не были редки среди Последышей и других родов, но родители могли назвать ребенка и именем, услышанным где-то в христианских селениях. Он сам носил такое имя.
— Да. Я же не глупая. — гордо сказала Ирма, — А как звали бы меня в твоём народе?
Родерик посмотрел на девочку и погладил её по голове. У неё были очень гладкие волосы.
— Вайлхен. Фиалка. В Тевтобургском лесу еще растут фиалки?
— Да, они такие красивые! Мы ходим туда иногда с Ульмо… Когда он не дразнится.
— Я рад, что здешние люди перестали бояться Леса. — тихо сказал Родерик и вдруг спохватился, — А не хочешь ли ты спать?
— Немного, — смущенно сказала Ирма и обняла мужчину, прижавшись к его боку. Тот сначала отпрянул, но потом тоже обнял её. — Ты такой хороший, Хайде.
— И ты, милая Вайлхен. И ты, — он взял её на руки и начал подниматься на второй этаж, туда, где были спальни семьи кузнеца. — Тебе пора спать. А я спою тебе песню о морском принце, которую мне пел отец, когда я не мог уснуть.
— О морском?
— Ох, ты же никогда не слышала о море… Что ж, — Родерик постарался собраться с мыслями. Объяснять, что такое море, — задача не из легких, — представь себе, что вы с братом стоите на разных берегах нашей речушки Вимбене, и он снова назвал тебя глупой…
— Плохой мальчишка, — сонно сказала Ирма.
— И речные духи, — Родерик быстро поправился, — Господь… начал раздвигать берега речки и вливать в русло новую воду. Много воды. Так много, что все запахи и звуки леса утонули в шуме волн. И Бог раздвинул берега так сильно, что ты больше не видишь Ульмо, а он не видит тебя. Только вода, вода и вода до самого края земли. Представляешь себе, Ирма?
— Как бы ему было страшно там, совсем одному… Представляешь себе, Хайде? Только ты и это море!
— Представляю, Ирма. Поверь мне, — горько вздохнул Родерик, укладывая девочку на узкую скамью, покрытую шкурами, и укрывая её одной из них. После этого он сел на пол, пробурчал себе под нос начало песни, вспоминая слова, и тихо запел:
— У моря, где стражи — другие леса и Духи чужие,
Но где всё же наш Солнце-Бог стережет для Луны небосвод,
Сияла красой своей дева, питаясь от ласковых вод,
И ей даже дикие звери покорно служили.
В том море прекрасном один Дух звался владыкой,
Он слыл одиночкой и род весь людской презирал.
Но злоба ушла от него, а Дух и не горевал:
Ведь он к деве той воспылал любовью великой.
Он в облике статного мужа с белой главой
Являлся девице пригожей, укрывшись в волнах.
Внимал он рассказам её о тяжких дневных трудах
И ей говорил: «Невеста должна быть со мной».
А дева та знала: жених её — принц, Дух морской,
Но не было страха и ужаса в сердце её.
В беседах с ним позабыла любимых своих и зверьё,
И весь светлый лес потемнел, объятый тоской.
Речами своими Дух деву в воду завлёк,
А ей так хотелось его хоть на миг обнять!
Волна окатила волос её первую прядь,