Мужчина был гораздо выше среднего роста, при этом правильно сложен и никак нельзя было сказать, что он длинный,– он был стройный. На миловидном лице прямой, слегка вздернутый нос, волосы светлые и ясный взгляд, но вот цвет глаз, несмотря на свою наблюдательность, мадам не смогла определить, то ли голубые, то ли серые. Он носил одежду отличного покроя, элегантный, неяркий галстук. Весь его облик напоминал чем-то нордического атлета, но он не был прилизанным блондином, как эти скандинавы. Он мог сойти за симпатичного немца или австрийца. Кожа лица не была ни сильно загорелой, ни красноватой: на англичанина он не смахивал, либо же очень хорошо умел это скрыть. Но прибывший из Великобритании не смог бы скрыть от Владимира акцент, да к тому же сыновья туманного Альбиона не слишком сведущи в шампанском.
Женщина была небольшого роста, стройная, очень изящная. Ее тяжелые, цвета эбенового дерева волосы, были перевязаны лентой, маленький нос у основания был самую малость приплюснутый, что позволяло красиво очерченным ноздрям источать всю чувственность мира, припухлые, тонко очерченные губы иногда позволяли блеснуть ослепительно белым зубам. В норковом, цвета платины манто, обнимавшем ее фигуру, она являла собой идеал женственности... Вначале мадам подумала, что эта юная особа – креолка с примесью европейской крови и что она прибыла с беспечных Антильских островов, возможно даже из Африки, но это менее вероятно. Хотя она вполне могла быть и представительницей солнечного Средиземноморья: египтянка? – возможно... Турчанка? – Тоже вероятно... Ливанка? – А почему бы и кет... Израильтянка? – Тоже может быть... Она могла прибыть и из гораздо отдаленных краев: Ирана, Индии, Индонезии. А может она евразийка? Действительно, было затруднительно определить с первого взгляда происхождение или национальность девушки. Но что точно, так это то, что любой повстречавший ее первый раз мог сразу сказать, что она не европейка. Она могла быть также с другой стороны Атлантики: она напоминала чем-то невесту вождя краснокожих индейцев, какими их привыкли видеть в вестернах. Хотя в то же время ее можно было принять и за южно-американку, красавицу из Бразилии со смесью испанской и латиноамериканской крови... Но почему она не могла происходить из Европы? Она могла быть вполне южанкой Испании или Португалии... Женщина, происхождение которой трудно определить, несет в себе какую-то тайну, а тайна, как известно, притягательнейшая вещь.
В любом случае, какими бы ни были корни происхождения красавицы и ее компаньона, контраст их внешности только усиливал впечатление. Мадам снова и снова вопрошала себя, что же могло привести столь блистательную пару в ее гостиницу случайных встреч. Для практичной женщины, которой была хозяйка, во всем этом была какая-то нездоровая странность.
Портье Владимир постучал негромко в дверь четырнадцатого номера, и открывая ему, господин, улыбаясь, произнес:
– А мы вас ждем...
По обычаю предшествующих ночей с пятого на шестое октября Владимир поставил поднос на круглый столик, воплощение мавританского базарного стиля, одиноко стоящий в центре комнаты. Открыв бесшумно бутылку, он направился к двери, учтиво заметив:
– Насколько я знаю, месье сам любит обслуживать свою даму...
– О, да вы уже изучили мои привычки?
– У меня большой опыт, месье...
– И как давно вы здесь служите?
– Я уж и не помню, ну, а если и вспомнить, то особенно хвалиться нечем. Это, конечно, неплохое заведение, но, к сожалению, мы не имеем удовольствия видеть здесь часто таких клиентов, как мадам и месье... Обыденность службы делает ее монотонной.
Господин сунул Владимиру в руку сто франков, промолвив:
– Сдачи не надо.
– Вы очень любезны, месье... Позвольте мне пожелать мадам и месье приятной ночи.
Портье ушел тихо, неслышно притворив за собой дверь. Мужчина запер за ним дверь и обратился к своей спутнице, которая оставалась стоять, кутаясь в меха:
– Ну вот, дорогая, теперь мы сами...
Спустившись вниз, Владимир нашел хозяйку, погруженную в мечтания, которая по обыкновению спросила:
– Все хорошо?
– Хорошо, как всегда с ними...
И, показав банкноту, заметил:
– В кассу я должен семьдесят франков: десять за комнату и шестьдесят за шампанское.
Мадам, распознававшая достоинство банкноты с любого расстояния, не преминула сделать заключение:
– Это серьезные клиенты... Если бы все были, как они, то вы, Владимир, могли бы уже скопить достаточно, чтобы оставить наше заведение.