Ги де Кар
Зов любви
1
ПОСЛЕДНЕЕ ШАМПАНСКОЕ
Мадам была раздосадована и виной тому был портье Владимир.
– Вот что, друг мой, объясните мне наконец, зачем вы покупаете периодически шампанское и храните в холодильнике целый день, тогда как мои клиенты его никогда не заказывают?
– Да простит меня мадам,– отвечал ей спокойно Владимир,– но, говоря «периодически», вы, мне кажется, несколько преувеличиваете. Это марочное шампанское «Перье-Жуэ» лишь раз в году имеет смысл ставить в холодильник, а именно пятого октября... пятого октября с двенадцати до двадцати четырех часов, для того, чтобы оно было достаточно охлаждено перед тем, как из него вылетит пробка ровно в двадцать четыре часа пятнадцать минут в четырнадцатом номере. Позволю себе обратить внимание мадам на тот факт, что это шампанское никогда еще не оставалось невостребованным! Ежегодно, в ночь с пятого на шестое октября его выпивают, предварительно оплатив в трехкратном размере его стоимость; иначе говоря, это еще и великолепная сделка, что хотелось бы наблюдать почаще во имя благополучия нашего заведения.
– И эта церемония происходит всегда в четырнадцатом номере?
– Да, мадам, всегда в «номере с глициниями»! Глицинии, сотнями размноженные на обоях этой комнаты, составляли ее главное украшение.
Воцарилось молчание: одна из тех тягостных пауз, которые часто возникали при разговоре с Владимиром, корни и славянский нрав которого выражались либо в неиссякаемых потоках красноречия, когда семидесятилетний старик изливал накопившиеся воспоминания изгнанника, либо минутами тоскливого молчания, когда он погружался в ностальгическое созерцание ушедшего счастья, которое к нему уже никогда не вернется...
Почти с первого дежурства, когда его наняли ночным портье, мадам оказалась в плену трепетного и сентиментального уважения к своему сотруднику очень достойного происхождения, с благообразным лицом, в ореоле седых волос. Досадно, но мадам взяла за привычку называть портье только по имени. Если бы она обращалась к нему «Месье Владимир», дистанция между хозяйкой и подчиненным казалась бы меньшей. Но мадам упрямо не принимала во внимание дворянские титулы, которые ее служащий имел законное право носить. Но разве она не объяснила ему это откровенно в первый день его службы?
– Это недопустимо, чтобы я к вам здесь обращалась «князь Владимир» или просто «князь»... Этому препятствуют несколько, я бы сказала, весьма, земные, обыденные заботы моего бизнеса: это вызвало бы удивление, улыбку и даже насмешки на лестницах, в переходах и коридорах надо мной и вами посмеивались бы. Это было бы неприлично для моего заведения, имеющего достойную, на хорошем уровне, репутацию, чему завидуют все близлежащие гостиницы. Понимаю: вы настоящий русский князь, возможно даже, один из самых высокородных дворян, какие еще остались во Франции, и я вовсе не сомневаюсь, что подлинное полное имя ваше – князь Владимир Дмитриевич Шергатов,– мне известно это из документов и отличных рекомендаций, предоставленных вами. Эти пышные славянские имена напоминают мне роскошную карету. В том-то и жалость, что у нас здесь не шикарные апартаменты, даже не полулюкс; стараемся обслуживать клиентов, как можем. Тем не менее, я буду называть вас Владимир, но без этого длинного «Дмитриевич»: это мне не нравится, это как-то по-югославски, а Шергатов – вроде что-то болгарское. Между прочим, с вашим предшественником пришлось расстаться, потому что он пил, как польский сапожник... Кстати, Россия не так уж далеко от Польши... Короче, Владимир, вы не пьете?
– Мадам, конечно, не ведает, что в царской России чай был основным напитком великорусской знати и заваривался он только в самоваре... Тем не менее, припоминаю, что в бытность мою кадетом Петербургского кавалерийского училища мы не отказывали себе в удовольствии выпить иногда вечером водки, когда мы забавлялись русской рулеткой...
– А что, она чем-то отличается от французской рулетки?
– Отличие состоит в небольшом предмете, который называется барабан револьвера... Но я объясню это как-нибудь позже и даже с показом, если мадам пожелает.
Возможно, именно в этот момент у мадам появилось глубокое уважение к новому сотруднику своего заведения, уважение, которое женщины испытывают к мужчине, способному поведать о вещах, недоступных женской логике.
Но не желая показать своего незнания русских обычаев, мадам подхватила с живостью:
– Я вам охотно верю, Владимир. О вашем предшественнике я вспомнила только потому, что его звали Пьер – удобное имя, и легко запоминающееся. Фамилия также соответствовала бесконечной суматохе в заведении: Дюбуа, Пьер, Дюбуа – это не аристократично, но очень по-нашему. А поскольку клиентура наша – люди с улицы...
Князь никогда больше не напоминал о своем титуле – он был психологом в какой-то мере; так же безропотно воспринял он лишения последних привилегий, полученных им при рождении. Все могло быть куда хуже, останься он в России, превратившейся в СССР, его называли бы там «товарищ». Эту фамильярность он не вынес бы. Он не мог быть товарищем кому попало, после того, как его настоящие товарищи юности были расстреляны или угнаны в Сибирь. Уж лучше быть во Франции просто Владимиром.
Прошло десять лет с тех пор, как Владимир начал служить в заведении. Десять лет без стычек с клиентами, без ссор и выяснений с хозяйкой. Десять лет, в течение которых он со служебной учтивостью обращался со всеми, на всех этажах, во всех номерах, что содействовало процветанию заведения, а это видно было по бюро на первом этаже.
Впрочем, бюро не имело ничего общего с директорским кабинетом. Это была скорее застекленная дежурка, перед которой клиенты старались проскользнуть побыстрее, без особого желания оставлять о себе сведения. Владимир понимал, что заполнять карточки и расписываться в них никому не хотелось, да и хозяйка советовала ему:
– Избегайте формальностей с картотекой. К нам заходят, чтобы, может, никогда больше сюда не возвращаться.
Расторопный Владимир приговаривал негромко, провожая клиентов:
– Это всего лишь на минутку, не так ли? Да, это всегда было на минутку...
На всех этажах заведения только и слышно было: «Владимир, где вы? Сюда, Владимир!.. Дорогой Владимир!.. Ах, этот Владимир! Где его носит?» Последнее восклицание позволяла себе только мадам.
Ах, мадам! Что за женщина! Одно из тех чудных созданий, полезную необходимость которых не признают чопорные моралисты, но которые так хорошо умеют угодить определенным человеческим слабостям. Фальшивые бриллианты на пухлых пальчиках, яркие губки в форме сердца, ярко-рыжие волосы,– трудно не заметить такую дамочку. В течение почти полувека вела она деликатное и небезопасное дельце, начав его еще юной особой: испытав и увидев многое, она мало-помалу набиралась опыта. Тот день, когда на нее снизошло озарение, стал для нее решающим. Отныне ею завладела одна мысль: восполнить горечь потерянных иллюзий ушедших лет и извлечь пользу из своей богатой практики.
Заведение переживало как удачные времена, так и неприятные. Чтобы находиться в тени, надо чтобы не мешали конкуренты. Но когда в картотеке полицейской префектуры появилась благосклонная запись о том, что девочки мадам проявляют добрую волю и горячее желание оказать услуги осведомительниц (конечно, в случае необходимости), вот тогда дела пошли лучше. Не так чтобы уж очень, но ровно настолько, чтобы не привлекать особого внимания.
Клиентура заведения имела ту особенность, что женский состав обновлялся не часто, по сравнению с мужским. Эти дамочки, собиравшиеся сюда со всех концов, выдавали себя за «старожилов квартала», тогда как мужчины, явившиеся невесть откуда, были всего лишь случайными посетителями. Правда, было несколько завсегдатаев, но они редко возвращались с одними и теми же представительницами прекрасного пола: однажды – высокая брюнетка, взявшая себе псевдоним Кора, знаменитая благодаря своим огромным искусственным ресницам, казавшимся свинцовыми от накопившейся туши; в другой раз – Кри-Кри, пухленькая куропаточка мягких диванов; затем, в один из вечеров этот же клиент является с дородной, крепкой Вероникой, топорщащийся, платиновый шиньон которой сцементирован лаком... Эти трое являются оплотом заведения, здесь у них были большие,– как, впрочем, и не очень большие,– удачи, каждая имела свои привычки и «методы работы», которые мадам, а особенно Владимир, знали наизусть с давних пор. По отношению к заведению они проявляли определенную честность, а посему пользовались исключительными привилегиями. Здесь появлялось еще много других девиц, практически все, промышлявшие в этом районе.