В глазах трактирщика плясали отблески свечей. Он облизнул губы, прежде чем заговорить.
— На закуску и этот кусочек сойдет, верно?
— Простите, сэр?
Шоукомб сально ухмыльнулся:
— Небось, не прочь пошурудить в ее корзинке?
— Мистер Шоукомб! — вмешался Вудворд, который понял намек и посчитал такие речи недопустимыми. — Будьте добры сейчас же…
— О, вы оба можете с ней поразвлечься, была бы охота. Обойдется вам в гинею на двоих.
— Это исключено! — Щеки Вудворда побагровели. — Я ведь сказал вам, что я женатый человек!
— Да, но женушка-то в Лондоне, ведь так? Или станете уверять, будто у вас на елде написано ее имя?
Если бы снаружи не свирепствовал шторм, если бы их лошади не получили укрытия, если бы имелся хоть какой-то шанс переночевать в другом месте, Вудворд с максимально возможным достоинством поднялся бы из-за стола, чтобы немедля распрощаться с этим отвратительным наглецом. В глубине души он испытывал сильнейшее желание хорошей оплеухой снести похабную ухмылочку с его физиономии. Однако Вудворд был джентльменом, а джентльмены себе таких вещей не позволяют. Посему он проглотил свой гнев и отвращение — будто разом выпил ведро желчи — и сухо произнес:
— Сэр, я храню верность своей супруге. Буду очень признателен, если вы примете это к сведению.
Вместо ответа Шоукомб сплюнул на пол и повернулся к молодому человеку:
— Ну а как насчет вас? Не прочь вставить разок-другой? Скажем, за десять шиллингов?
— Я… я только хочу сказать, что…
Мэтью взглядом попросил помощи у Вудворда, поскольку в действительности сам не знал, что хочет сказать.
— Сэр, — произнес Вудворд, — вы ставите нас в неловкое положение. Сей молодой человек… бо́льшую часть жизни провел в сиротском приюте. Соответственно… — Он наморщил лоб в попытке деликатно сформулировать следующую мысль. — Вы должны понимать… что его опыт в некоторых вещах весьма ограничен. В частности, ему пока еще не представлялась возможность…
— Пречистая блудница! — воскликнул, прервав его, Шоукомб. — То есть он еще ни разу не был с девкой?
— Ну… как я уже сказал, его жизненный опыт доселе не…
— Чего уж там, давайте без экивоков! Он гребаный девственник, вы к этому ведете?
— Мне кажется, одно из слов в вашем определении вступает в некоторое противоречие с другим, но в целом… да, сэр, именно это я имел в виду.
Шоукомб изумленно присвистнул, а взгляд, которым он окинул Мэтью, заставил молодого человека залиться краской.
— Мне еще не попадались юнцы вроде тебя, сынок. Даже не слыхивал о таких, разрази меня гром, коли вру! Сколько ж тебе лет?
— Мне… двадцать, — пробормотал Мэтью. Его лицо буквально пылало.
— Двадцать лет — и ни единой киски на счету? Да как у тебя яйца не полопались?
— Кстати, не мешало бы уточнить и возраст девушки, — сказал Вудворд. — Должно быть, ей нет еще и пятнадцати?
— А который у нас нынче год?
— Тысяча шестьсот девяносто девятый.
Шоукомб начал считать в уме, загибая пальцы. Между тем Мод принесла деревянное блюдо с ломтями бурого кукурузного хлеба и тотчас удалилась. Трактирщик, похоже, был не в ладах с арифметикой: запутавшись в подсчетах, он опустил руку и с ухмылкой сказал Вудворду:
— Да чего там, она уже всяко поспела: сочная, как инжирный пудинг.
Тут Мэтью потянулся за «змеиным укусом» и сделал большой — чтоб не сказать жадный — глоток.
— Как бы то ни было, — сказал Вудворд, — мы оба отклоняем ваше приглашение.
Он взял свою ложку и погрузил ее в жидковатое варево.
— А я вас и не приглашал никуда. Просто предложил сделку. — Шоукомб глотнул еще рома и тоже приступил к еде.
— Дичайшая вещь из всех мною слышанных! — бубнил он с полным ртом, из уголков которого стекал соус. — Сам я вовсю драл девок уже в двенадцать лет.
— Одноглаз… — подал голос Мэтью, давно хотевший об этом спросить, тем более что данный вопрос не хуже любого другого годился для того, чтобы отвлечь Шоукомба от щекотливой темы.
— Чаво?
— Ранее вы упомянули какого-то Одноглаза. — Мэтью макнул кусок хлеба в соус и начал его жевать. Хлеб сильно отдавал гарью, перебивавшей вкус кукурузы, но бурда оказалась вполне съедобной. — Кто это?
— Это всем зверюгам зверюга. — Шоукомб поднес миску ко рту и отпил через край. — На дыбах футов семь, а то и все восемь будет. Черный, как шерсть под хвостом у Дьявола. Один глаз ему выбило индейской стрелой, да разве ж одной стрелой такого завалишь? Нет уж, сэр! Оттого он, как говорят, токо стал яриться пуще прежнего. Яриться и кровожадничать. Запросто может содрать с человека лицо и слопать его мозги на завтрак.