Мэтью тихо поднял щеколду и вышел из комнаты. В глубине темного зала несколько язычков пламени еще глодали головешки в очаге, тогда как большая часть углей погасла под толстым слоем золы. Едкий дым по-прежнему висел в воздухе. Мэтью разглядел на крюках рядом с печью два фонаря из кованой жести с множеством мелких отверстий для света. На подставке внутри одного из них сохранился свечной огарок, и Мэтью взял этот фонарь. Затем нашел на полу сосновый прутик, зажег его от одного из последних огоньков в очаге и поднес пламя к фитилю.
— Ты чаво удумал, а?!
Этот окрик так внезапно разорвал тишину, что Мэтью чуть не выпрыгнул из собственных башмаков. Он вмиг развернулся, и понемногу набирающий силу свет упал на Уилла Шоукомба, который сидел за одним из столов с кружкой перед собой и закопченной глиняной трубкой в зубах.
— Что, на блуд потянуло, малыш?
Глаза Шоукомба терялись в темных впадинах, а кожа в свете фонаря отливала грязноватой желтизной. Он выпустил изо рта кольцо табачного дыма.
— Мне… нужно выйти, — пробормотал Мэтью, еще не оправившись от неожиданности.
Шоукомб неторопливо затянулся.
— Раз так, — сказал он, — не зевай, гляди под ноги. Склизь там жуткая.
Мэтью кивнул и уже начал поворачиваться к двери, но трактирщик заговорил вновь.
— Твой хозяин навряд ли уступит мне этот славный камзольчик, так ведь?
— Он его ни за что не продаст, — ответил Мэтью и, понимая, что Шоукомб его лишь поддразнивает, все же не удержался от комментария. — Мистер Вудворд мне не хозяин.
— Вона как? Тады с какой стати он решает за тебя, что ты должен делать, а что нет? Сдается мне, что он твой хозяин, а ты его раб.
— Мистер Вудворд блюдет мои интересы.
— Ага… — Шоукомб запрокинул голову и выпустил струю дыма в потолок. — То бишь заставляет ворочать сундуки, но не позволяет резвиться с девками? И еще несет всякую хрень про волков и про заботу о твоем будущем. Но ты же взрослый парень двадцати лет! Небось, он и грязюку со своих сапог заставляет счищать?
— Я его секретарь, — произнес Мэтью с нажимом, — а не лакей.
— Но ты ведь чистишь его сапоги?
Мэтью замялся. По правде говоря, он действительно чистил обувь судьи, но не видел в этом ничего унизительного. С течением лет некоторые вещи — такие как сортировка юридических документов, поддержание чистоты в жилых помещениях, штопка одежды, упаковка дорожных сундуков и выполнение всяких мелких поручений — легли на плечи Мэтью просто потому, что он справлялся с ними быстрее и лучше.
— Знаю, что чистишь, — продолжил Шоукомб. — Люди такого типа кичатся голубой кровушкой в своих жилах. Не хочет лишний раз марать свои ручонки, да? Так оно и выходит, что он хозяин, а ты раб.
— Можете в это верить, если вам так нравится.
— Я верю тому, что вижу, — сказал трактирщик. — Иди-ка сюда, я тебе кое-что покажу. Пускай ты лишь раб и все такое, но и тебе может статься в охотку на это взглянуть.
Не успел Мэтью отказаться и пойти к выходу, как Шоукомб поднял правую руку и разжал кулак.
— Наверняка ты такого сроду не видел и вряд ли когда увидишь опять.
Свет, искрясь, отразился от поверхности золотой монеты.
— Вот! — Шоукомб протянул ее Мэтью. — Даже дам подержать.
Вопреки своему желанию — и настойчивым позывам мочевого пузыря — Мэтью приблизился, взял монету с ладони трактирщика и поднес ее к фонарю, чтобы разглядеть получше. Монета сильно истерлась, многие буквы были неразличимы, но в центре проступали контуры креста, разделяющего изображения двух львов и двух башен, а по краю Мэтью смог прочесть надписи «Carolus II» и «Dei Grat».
— Знаешь, что это? — спросил Шоукомб.
— Карл Второй, Божией милостью, — произнес Мэтью. — Должно быть, это испанская монета.
— Верно. Испанская. Усекаешь, что это значит?