Первый день Мэтью в этой обители ужаса начался с пыток: его отскребли от грязи с помощью жесткого мыла, погрузили в жалящий кожу раствор для выведения вшей и блох, остригли наголо, а затем обрезали ему ногти и почистили зубы. Все это проделывали старшие воспитанники — именуемые здесь просто «старичками», как он узнал впоследствии, — под надзором всевидящего «командира» по имени Гаррисон, парня лет семнадцати с усохшей левой рукой. В конце концов, облаченный в серую хламиду с жестким воротником и тупоносые пуританские башмаки, Мэтью был препровожден в комнату, где его поджидал, сидя за столом, пожилой мужчина с пронзительными голубыми глазами и венчиком седых волос. На столе красовались гусиное перо, гроссбух и чернильница.
Их оставили наедине. Мэтью окинул взглядом комнату, отметив среди прочего полки с книгами и выходящее на улицу окно. Затем он по голому деревянному полу прямиком направился к окну и устремил взгляд наружу, в сумеречный свет. Сквозь дымку вдали проступали мачты кораблей, стоявших в гавани. Само окно было необычным: оно состояло из девяти квадратных частей, разделенных металлическими рамками. Ставни были открыты, но когда Мэтью потянулся к знакомому миру по ту сторону окна, рука вдруг наткнулась на какую-то преграду. Он приложил ладонь к одному из квадратов, надавил посильнее, но невидимая поверхность не поддавалась. Внешний мир был открыт взору, ставни распахнуты, но некая таинственная сила не позволяла ему высунуть руку наружу.
— Это называется «стекло», — негромко произнес сидевший за столом мужчина.
Мэтью приложил к окну вторую ладонь и всеми пальцами ощутил сопротивление этой новой для него магии. Сердце забилось учащенно, когда он понял, что имеет дело с чем-то, превосходящим его понимание. Как окно может быть открытым и в то же время закрытым?
— У тебя есть имя? — спросил мужчина.
Мэтью не удосужился ответить. Он был целиком поглощен исследованием загадочного окна.
— Я — директор Стаунтон, — сообщил мужчина, не повышая голоса. — Ты можешь сказать, сколько тебе лет?
Мэтью подался вперед, и кончик его носа расплющился о незримую поверхность, по которой мутным пятном расплылось его дыхание.
— Надо думать, тебе в жизни пришлось несладко, — продолжил мужчина. — Может, расскажешь мне об этом?
Между тем пальцы Мэтью вновь занялись делом, щупая и нажимая, а его детский лоб рассекли задумчивые складки.
— Где твои родители? — спросил Стаунтон.
— Умерли, — ответил Мэтью, хотя, вообще-то, отвечать не собирался.
— А какая у вашей семьи фамилия?
Мэтью постучал по окну костяшками пальцев.
— Как получилась такая диковина? — спросил он.
Стаунтон помолчал, склонив голову набок. Затем протянул худую руку в старческих пятнах, взял со стола перед собой очки и водрузил их на нос.
— Такие вещи делает стекольщик.
— Стекольщик? А это что такое?
— Это человек, который занимается изготовлением стекла и потом вставляет его в свинцовые рамы.
Мэтью встряхнул головой, все еще не понимая.
— Этот вид ремесла появился в наших колониях совсем недавно, — пояснил Стаунтон. — Тебя он интересует?
— Отродясь не видал ничего эдакого. Окно как бы открыто, но и закрыто притом.
— Да, пожалуй, можно сказать и так. — Директор слегка улыбнулся, что смягчило черты его худого лица. — А ты не лишен любознательности, верно?
— Я лишен всего вообще, — сурово и твердо заявил Мэтью. — Налетели эти сучары и лишили нас всего. Обобрали подчистую.
— За сегодняшний день я повидал шестерых из вашего племени. И ты первый из всех, кто проявил интерес к окну. Так что, я думаю, любознательность у тебя есть.
Мэтью пожал плечами. Затем, ощутив давление в мочевом пузыре, задрал подол своей хламиды и помочился на ближайшую стену.
— Я вижу, ты привык вести себя как животное. Теперь придется отвыкать от некоторых вещей. Облегчаться надлежит в горшок — и в уединении, как положено джентльмену, — иначе ты получишь два удара розгами от нашего мастера наказаний. Сквернословие также карается двумя ударами. — Голос директора зазвучал весомо, а глаза за стеклами очков посуровели. — Поскольку ты здесь новичок, я оставлю это первое проявление дурных привычек без последствий, но за собой ты все уберешь, разумеется. Если же ты проделаешь нечто подобное еще раз, я лично прослежу, чтобы тебя выпороли должным образом, а наш мастер наказаний — можешь мне поверить, сынок, — очень хорошо знает свое дело. Ты меня понял?