Наконец хозяин дома откинулся на спинку стула, удовлетворенно рыгнул и похлопал свой вздувшийся живот.
— Уф, славный был завтрак! — Его взгляд упал на последний бисквит, еще не павший жертвой этого обжорного натиска. — Судья, вы не будете это доедать?
— Нет, сэр, не буду.
— Тогда вы позволите?
Не дожидаясь формального согласия, Бидвелл дотянулся до бисквита и целиком запихнул его себе в рот. Вудворд натужно сглотнул — горло разболелось не на шутку — и налил себе еще одну кружку терпкого чая.
— Вам нездоровится, сэр? — спросил Мэтью. Трудно было не заметить его бледность и темные круги под глазами.
— Я плохо спал этой ночью. Уж очень меня возлюбили здешние москиты.
— Дегтярное мыло, — произнес Бидвелл. — Вечером нужно будет помыться с дегтярным мылом. Оно их отпугивает. Ну… по большей части.
— До сих пор я думал, что москитов кровожаднее, чем в Чарльз-Тауне, просто быть не может. — Вудворд почесал красный волдырь на тыльной стороне руки (он заполучил таковых с добрую дюжину этим утром). — Однако им очень далеко до ваших москитов, сэр.
— К ним надо привыкнуть, только и всего. И дегтярное мыло действительно помогает.
— Раз так, жду не дождусь, когда меня обмажут дегтем.
Вудворд знал, что выглядит изможденным, о чем ему сообщило зеркало в процессе утреннего бритья. Его жалкий вид усугублялся заимствованной одеждой, которая могла бы польстить тщеславию пахаря, но мало подходила для джентльмена с утонченным вкусом. Кроме того, он чувствовал себя почти голым без парика и ни на минуту не забывал о своих старческих пятнах. Никогда в своей жизни он не ощущал себя таким дряхлым старцем, таким беспомощным пленником судьбы. В отсутствие парика ему казалось, что его лицо почти отделилось от костей черепа, а зубы выщербились и искривились; и он боялся, что при взгляде со стороны напоминает скорее неотесанную деревенщину, чем цивилизованного горожанина. Боль в горле и заложенный нос причиняли дополнительные страдания; в любое другое утро он бы вернулся в постель с бокалом подогретого рома и горячим компрессом, но сегодня его ждали очень важные дела. Он обнаружил, что Мэтью продолжает смотреть на него с некоторым беспокойством.
— Скоро все пройдет, — сказал ему Вудворд.
Мэтью промолчал только потому, что не хотел смущать мирового судью, выказывая чрезмерную озабоченность его состоянием. Но, подливая чай и себе, он подумал, что при непокрытой лысине Вудворда эти болотные испарения наносят еще больший вред его здоровью. В то же время у него никак не выходил из головы последний разговор с миссис Неттлз. Безусловно, она принимала эту тему близко к сердцу, но вдруг ее целью было затуманить, а не прояснить разум Мэтью? Ведь если допустить, что и она одержима Дьяволом, то она будет служить своему властелину так же, как Рейчел Ховарт. А что, если этот властелин таким образом пытается использовать Мэтью, чтобы повлиять на решение мирового судьи? Раз за разом он мысленно возвращался к двум столь различным мнениям касательно ведьмовства, которые высказывали авторы прочитанных им книг. Мэтью сказал правду миссис Неттлз: он действительно не знал, чему верить.
Впрочем, он недолго предавался этим размышлениям, ибо вскоре в дверях возникла миссис Неттлз.
— Экипаж подан, сэр, — сообщила она Бидвеллу.
Облик ее был привычно суров, и она даже не взглянула в сторону Мэтью.
— Превосходно! — Бидвелл поднялся из-за стола. — Вы готовы ехать, джентльмены?
Перед домом их ждал экипаж с парой лошадей; на козлах восседал Гуд — тот самый старик-негр, что играл на скрипке во время их первого ужина и поймал черепаху для второго. Бидвелл, Вудворд и Мэтью поочередно забрались в карету, которая под низкими клубящимися тучами повезла их от дома мимо источника и далее по улице Мира. Люди на улице попадались, но нечасто; из-за такого освещения — или его недостаточности — утро казалось особенно угрюмым, и Мэтью мог удостовериться воочию, как быстро утекает жизнь из этого злосчастного поселения.
У бесполезных ныне солнечных часов Гуд свернул на восток по улице Правды. С приближением к темнице у Бидвелла, похоже, начали пошаливать нервы, и он попытался снять напряжение двойной понюшкой табаку. Гуд объехал свиней, развалившихся в луже посреди улицы Правды, и вскоре остановил экипаж перед глухими стенами тюрьмы. У входа их поджидали двое: Николас Пейн и широкогрудый здоровяк не менее шести футов ростом. Треуголка на его макушке не могла скрыть пламенно-рыжие волосы; того же цвета была и его длинная неухоженная борода.
По выходе из кареты Бидвелл представил друг другу Вудворда, Мэтью и рыжебородого гиганта.