— Это мистер Ганнибал Грин, наш тюремный надзиратель.
Когда судья пожимал покрытую рыжими волосами руку, у него возникло ощущение, что его пальцы в любой миг могут быть сломаны, как сухие хворостинки. Темные, неопределенного оттенка, глаза Грина прятались в глубине глазниц и — по оценке Мэтью — не выражали ничего, кроме готовности нанести тяжкие увечья всякому, кто не понравится их обладателю.
Бидвелл медленно, глубоко вздохнул.
— Войдем? — сказал он.
Грин без лишних слов достал из кармана кожаного камзола пару ключей на шнурке и вставил один из них в скважину висячего замка, запиравшего дверь тюрьмы. Одним резким поворотом открыв замок, он снял натянутую поперек двери цепь, а затем толчком распахнул дверь. Внутри был кромешный мрак.
— Ждите здесь, — буркнул он и вошел в дом, тяжело топая по неотесанным доскам пола.
При взгляде в темный провал тюремного входа судья и его секретарь ощутили гнетущую тревогу. Изнутри в лица им потянуло сладковато-горьким запахом мокрой соломы, а также пота и прочих телесных выделений, невольно наводя на мысль, каково это быть запертым в такой духоте и сырости. Вскоре объявился Грин с фонарем, замызганное стекло которого едва пропускало свет.
— Заходите, — сказал он.
Бидвелл еще раз торопливо набил ноздри табаком и вошел первым.
Здание нельзя было назвать просторным. За прихожей располагались четыре камеры, забранные железными решетками, по две слева и справа от прохода. Пол был устелен соломой. Мэтью предположил, что когда-то здесь была небольшая конюшня, впоследствии переоборудованная в тюрьму.
— Наконец-то пришли, слава те Господи! — раздался мужской голос справа. — Я уж начал думать, что обо мне забыли!
Тюремщик не обратил на него внимания. Он поднял руку высоко над головой, взялся за свисавшую с потолка цепь и сильно ее потянул. Со скрежетом и скрипом под потолком открылся люк, впустив в помещение немного свежего воздуха и столь нужного сейчас света.
При этом освещении — мутно-сером, но все же намного более ярком, чем свет тюремного фонаря, — они разглядели мужчину в ближайшей ко входу камере, который стоял, вцепившись обеими руками в прутья и прижимая к решетке обросшее щетиной лицо с такой силой, словно надеялся каким-то образом протиснуться сквозь нее на волю. Он был молод — всего пятью-шестью годами старше Мэтью, — но уже располнел в талии. У него были крупные мясистые руки и бычья шея; спутанные черные волосы падали на лоб и почти скрывали серые глаза, блестевшие по сторонам грушевидного носа, который — как и его щеки — был изрыт оспинами.
— Я готов выйти отсюда! — объявил он.
— Она в дальней камере, — сказал Бидвелл судье, игнорируя молодого человека.
— Эй, Бидвелл! — крикнул тот. — Черт тебя возьми, я же сказал, что готов…
Хрясь! — кулак Грина врезался в одну из державшихся за решетку рук. Заключенный взвыл от боли и отступил вглубь камеры, прижимая к груди разбитые пальцы.
— Говори с уважением, — сказал Грин, — или не говори вовсе. Усек?
— Ой-ой-ой, ты чуть не сломал мне руку!
— Ноулз, тебе по приговору осталось сидеть еще один день и одну ночь, — обратился к нему Бидвелл. — Тебя выпустят завтра утром, и ни минутой раньше.
— Послушайте! Прошу вас! — теперь уже просительным тоном произнес Ноулз, вновь приближаясь к решетке. — Я не вынесу здесь еще одной ночи, сэр! Клянусь Богом, не вынесу! Эти крысы меня доконают! Сожрали почти всю мою еду и мне самому чуть глотку не перегрызли, еле отбился! Неужто мне мало этого наказания, сэр?
— Тебя приговорили к трем дням и трем ночам. Значит, ты должен отсидеть этот срок.
— Постойте! Постойте! — быстро заговорил Ноулз, прежде чем остальные двинулись дальше по проходу. — На самом деле я не крыс боюсь! Я боюсь ее… — Последнюю фразу он произнес шепотом, кивком указав на последнюю камеру слева от прохода. Глаза его расширились от ужаса. — Боюсь, она меня убьет, сэр!
— Она тебе угрожала?
— Нет, сэр, но… в общем… я кое-что слышал.
— Что именно?
Теперь уже Бидвелл заинтересовался всерьез и навострил слух.
— Прошлой ночью… в темноте… она с кем-то разговаривала, — прошептал Ноулз, вновь прижав лицо к прутьям решетки. — Я мало что смог разобрать… но я услышал, как она говорила слово «хозяин». Да, сэр, я это услышал. Она сказала «хозяин» раза три или четыре. А потом начала хохотать, и не дай мне Господь еще когда в жизни услышать такой жуткий, нечестивый смех…
— А что было потом?
— Ну… она еще что-то там говорила, не знаю с кем или с чем. Тарабарщина какая-то, будто луну заговаривала. — Он облизнул губы, мельком оглядел Вудворда и Мэтью и вновь обратился к Бидвеллу. — А потом… потом я увидел свет в той стороне. Вроде как огонь, только холодный с виду и голубого цвета. Да, сэр. Холодный голубой огонь, и он горел в ее камере. Я лег на пол в углу, потому как и видеть не желал, что там творится…