— Тебя освободят завтра утром, — сказал Бидвелл. — И, если хочешь… распоряжусь принести тебе выбивалку для ковров, с помощью которой ты…
Ноулз хрипло рассмеялся:
— Отдайте выбивалку этому щенку, и пусть он засунет ее в свой тощий зад! Делайте то, зачем пришли, а мне больше нечего вам сказать!
С этими словами он сел на скамью и повернулся лицом к стене.
— Вот и ладно. — Бидвелл жестом отправил Грина вперед. — Пора навестить миссис Ховарт.
Двигаясь дальше по проходу, они достигли последней камеры с левой стороны. Обитательница этой камеры не издавала никаких звуков и вообще не двигалась. Облаченная в балахон из грубой серой материи, с капюшоном на голове, она лежала, скорчившись, на охапке соломы.
— Открой. — Голос Бидвелла прозвучал напряженно.
Грин использовал тот же ключ, видимо открывавший все камеры. Замок щелкнул, и тюремщик распахнул решетчатую дверь.
— Мадам? — произнес Бидвелл. — Встаньте.
Фигура на полу не пошевелилась.
— Вы меня слышали? Я сказал, встаньте!
Никакой реакции.
— Она испытывает мое терпение, — сжимая губы, пробормотал Бидвелл, а затем повысил голос: — Вы подниметесь сами или мистеру Грину поставить вас на ноги?
Наконец началось какое-то движение, но оно было нарочито медленным. Вудворд отметил в нем опасную грацию, с какой змея разворачивает свои кольца. Фигура поднялась на ноги и осталась стоять у дальней стены камеры; ее лицо скрывалось под низко надвинутым капюшоном, а руки и ноги — в складках серой мешковины.
— Я привел посетителей, — объявил Бидвелл. — Это мировой судья Айзек Вудворд и его секретарь, Мэтью Корбетт. Судья хочет задать вам несколько вопросов.
И вновь никакой реакции.
— Вам слово, сэр, — сказал Бидвелл.
Вудворд шагнул вперед и остановился в дверном проеме камеры. Окинул взглядом детали обстановки: ведро для нечистот (такое же, как в камере Ноулза), ведерко поменьше для воды, спальная скамья и на ней деревянный поднос с крошками хлеба и чем-то похожим на обглоданные куриные кости.
— Мадам Ховарт? — произнес он. — Я прибыл сюда, чтобы выяснить все обстоятельства вашего дела. Вы готовы мне в этом содействовать?
Ни звука из-под капюшона.
Вудворд быстро взглянул на Бидвелла, и тот кивком попросил его продолжать. Судья заметил, что слева и справа за его плечами стоят Грин и Пейн — вероятно, чтобы перехватить ведьму, если та на него набросится. Мэтью взялся руками за прутья решетки, с острым интересом наблюдая за происходящим. Вудворд продолжил допрос.
— Мадам, не могли бы вы прочесть вслух молитву Господню?
И вновь никакого ответа. Ни слова, ни кивка, ни даже проклятия.
— Вам известны слова молитвы Господней?
— Конечно, они ей известны! — сказал Пейн. — Да только у нее язык обуглится, если рискнет их вымолвить.
— Прошу вас! — Вудворд поднял руку, призывая его к молчанию. — Мадам, мне необходимо получить ответ на эти вопросы. Ваше нежелание произнести молитву может быть воспринято как неспособность это сделать. Вы понимаете, насколько это важно?
— Петлю она поймет уж точно! — сказал Бидвелл.
Вудворд взял паузу, приводя мысли в порядок.
— Молчание равносильно признанию вины, мадам, — продолжил он. — Выслушайте внимательно то, что я сейчас скажу. Здесь много разговоров о петлях и повешениях. Вы знаете, в чем вас обвиняют. Много ведьм в этих колониях уже нашли свою смерть на виселице… но поскольку вас обвиняют в убийстве вашего супруга, коему вы по закону должны быть преданны, это серьезно отягощает вашу вину. За это преступление полагается уже не виселица, а сожжение на костре. Так что вы делаете себе только хуже, отказываясь отвечать на мои вопросы.
С таким же успехом он мог бы обращаться к какой-нибудь обмотанной тряпьем статуе.
— Абсурд какой-то! — возмутился судья, повернувшись к Бидвеллу. — Это все бесполезно, если она не желает разговаривать!
— Значит, пора готовить костер?
— Сэр, вы позволите мне задать ей вопрос? — сказал Мэтью.
— Да ради Бога! — ответил Вудворд, которому все это уже порядком опротивело.
— Мадам Ховарт, — произнес Мэтью как можно более спокойным, нейтральным тоном, хотя его сердце билось намного быстрее обычного, — скажите, вы ведьма?
Бидвелл коротко, нервно хохотнул, что прозвучало как визгливый всхлип взявшей неверную ноту трубы.