— Кто там? — спросил Бидвелл, появляясь в прихожей, и тотчас замер как вкопанный. — Боже мой! А мы как раз собирались вас проведать!
— Ну, вот он я, — молвил Хэзелтон охрипшим от боли голосом. — Где этот парнишка?
— В гостиной, — сказал Бидвелл.
Хэзелтон, не дожидаясь приглашения, перешагнул порог и протиснулся между косяком и миссис Неттлз. Последняя поморщилась от смеси запахов немытого тела и свежей крови. Когда кузнец, топая грязными сапогами, вошел в гостиную, Мэтью чуть не подавился ромом, а Вудворд почувствовал, как остатки его волос встают дыбом подобно шерсти на загривке кота при встрече с крупной и злой собакой.
— Вот! — сказал Хэзелтон, бросая мешок к ногам Мэтью. — Вот что ты, проныра, хотел увидеть.
Мэтью встал из кресла — с осторожностью, оберегая от резких движений разбитую спину.
— Давай, загляни в него, — сказал ему Хэзелтон. — Тебе ведь этого хотелось, да?
Мэтью пришлось отвечать.
— Прошу прощения, сэр. Я не должен был вторгаться в вашу част…
— Кончай жевать сопли и загляни в мешок.
Хэзелтон наклонился, поднял мешок с зашитого конца и начал вываливать на пол его содержимое. Из прихожей подошли Бидвелл и миссис Неттлз, и все они увидели то, что ранее так неистово защищал Хэзелтон.
Из мешка вывалилась одежда, а также пара истертых и стоптанных башмаков. Одежда была женской: черное платье, синий передник, несколько пожелтевших блузок и заштопанных юбок, когда-то сидевших на весьма пышных бедрах. Кроме того, из мешка выскользнула и уткнулась в левый ботинок Мэтью простая, без орнамента, деревянная шкатулка.
— Это вещи моей Софи, — заявил кузнец. — Все, чем она владела. Возьми коробку и открой ее.
Мэтью колебался, в эту минуту чувствуя себя полнейшим ослом.
— Ну же, открывай! — приказал Хэзелтон.
Мэтью взял коробочку и поднял крышку. Внутри оказались четыре заколки для волос из слоновой кости, деревянный гребень с золотистой инкрустацией, серебряный перстень с янтарным камешком и еще одно серебряное кольцо с гравировкой в виде веревочного переплетения линий.
— Это ее украшения, — сообщил кузнец. — И обручальное кольцо. После смерти Софи я не смог выбросить ее вещи. Но и держать их в доме тоже не смог. — Он потрогал окровавленную тряпку на щеке. — Потому я сложил их в мешок и отнес на хранение в сарай.
Его глаза в темных кругах свирепо уставились на Мэтью.
— Я думал, это место, куда никто не станет совать свой нос. А тут прихожу и вижу, как ты тянешь мешок наружу. — Он перевел взгляд на Вудворда. — Вы ведь судья, так? Человек закона, который поклялся его соблюдать?
— Это верно.
— А раз так, мне нужно какое-то возмещение. Этот щенок без спросу забрался в мой сарай и рылся в вещах моей любимой жены. Я не сделал ничего плохого, а ежели спрятал в укромном месте свои вещи, это никого не касается. — Хэзелтон посмотрел на Бидвелла, ожидая поддержки. — Пожалуй, я слишком взъярился, когда чуть не придушил парнишку, но, черт возьми, я ведь подумал, что он крадет вещи моей Софи! Вы можете меня за это винить, сэр?
— Нет, — был вынужден признать Бидвелл. — Не могу.
— Этот парень… — Хэзелтон указал на Мэтью испачканным кровью пальцем, — разрубил мне лицо и едва не лишил зрения. Из-за него я долго не смогу работать, это уж как пить дать. Такая рана не вынесет жара от горна, покуда не затянется. Теперь скажите, мистер Бидвелл и мистер судья, как вы мне это возместите?
Бидвелл смотрел в пол. Вудворд непроизвольно прижал пальцы ко рту, уже догадываясь, каких слов от него ждут. Мэтью закрыл коробочку Софи Хэзелтон. Наконец судья подал голос.
— Мистер Хэзелтон, какое возмещение вы сочли бы удовлетворительным?
— Самое малое — это хорошая порка, — сказал кузнец. — Такая порка, чтобы живого места на спине не осталось.
— Его спина и без того сильно пострадала, — сказал Вудворд. — И следы ваших пальцев на его горле исчезнут еще не скоро.
— Да плевать мне на это! Я требую, чтоб его выпороли!
— Вы ставите меня в сложное положение, сэр, — произнес судья, поджимая губы. — Вы просите меня вынести приговор собственному секретарю.
— А кто еще может его приговорить? Не будь он вашим секретарем, что бы вы решили тогда?
Вудворд быстро взглянул на Мэтью. Последний знал, какие душевные муки испытывает в эту минуту судья, но не сомневался, что в конечном счете он придет к правильному решению.
Вудворд заговорил.
— Пусть будет один удар, — произнес он еле слышно.
— Пять! — уперся кузнец. — И вдобавок неделя в камере!