— Р…К… КА? — по слогам выговорило озадаченное видение и опустило винтовку. — Что это такое?
Набравшись терпения, подполковник прочел выходцу из прошлого краткую лекцию, в которой разъяснил, что уж и прежней России в помине нет, и земли под Осовцом отошли независимой Польше, и командиров-начальников погибшей крепости разнесло по свету. Рядовой Арсеньев стоял как громом пораженный.
— Кому же я теперь служу? — спросил он потерянно.
— Да выходит, что никому. Как и я… Меня-то вы хоть помните? Наверняка встречали при штабе.
Часовой сокрушенно помотал закутанной в балахон головой.
— Не помню, ваше высокоблагородие. Когда взорвали вход, я получил контузию… многое выпало из памяти.
— Ясно. Лучше бы про «высокоблагородие» забыли. Времена переменились, теперь за титулование и побить могут…
Дитмару все же удалось уговорить эту престранную личность покинуть подземелье. Рядовой Арсеньев вслед за подполковником вылез из своей темницы и в лучах заходящего солнца предстал пред очами изумленных поляков. На свету сделалось очевидным, что никакого балахона у него на голове нет — это отросшие за восемь лет черные как смоль волосы падали ниже пояса, закрывая половину фигуры, и не позволяли понять, стар часовой или молод.
Поляки от удивления зацокали языками, придвинулись ближе, но не вплотную. Явившийся из-под земли пугал их, понятное без перевода слово «дьявельство» прошелестело по рядам. Капрал Коварский тихо вытянул из кобуры револьвер. Косматый воин насторожился, как пес, почуявший дичь.
— Здесь не меньше дюжины человек, — сказал он громко. — Без винтовок, но с лопатами. — Он повернулся к капралу. — Оружие только у вас. Уберите его, я не люблю, когда в меня целят.
— Вы видите сквозь эту завесу? — поразился Дитмар и указал на копну волос.
— Нет. Она слишком густая, да и глаза у меня зажмурены. На складе был запас свечей, но он кончился четыре года назад, так что я отвык от освещения, боюсь ослепнуть.
— Как же вы определили, кто и что перед вами?
— На слух. Когда годами живешь в полной темноте, волей-неволей научишься слышать лучше, чем это делают обычные люди. Мне кажется, я теперь могу обходиться совсем без зрения. Угадываю очертания предметов и движения по звуку — как летучие мыши, знаете?
Дитмар отважился прикоснуться к лохмам собеседника. Они оказались пышными, ничуть не засаленными и пахли мылом. Сапоги рядового Арсеньева выглядели тщательно вычищенными, а шинель была свежа, словно он только сегодня утром заступил в караул. В таком же образцовом состоянии оказалась и трехлинейка, которую он сжимал в руке: ее ствол поблескивал, умащенный смазкой, а на замке и прочих металлических частях — ни пятнышка ржавчины.
— В консервах много масла, — тотчас отреагировал Арсеньев. — Я питался ими каждый день, а маслом смазывал винтовку. Не пропадать же добру. Грязь я терпеть не могу. По стенам коридора течет вода, она и для питья годится, а за неделю мне удавалось набрать лишних ведра три. Как р-раз на помывку. Что до обмундирования, то его хватило бы на целую р-роту.
— Чи зосталось там шось? — встрял в диалог Коварский. Оторопь, вызванная явлением забытого часового, прошла, и капрала волновала судьба хранившегося на складе имущества.
— Зосталось, — удостоверил из-под гривы Арсеньев. — Не такой уж я прожорливый.
— Это только один из складов, — успокоил поляков Дитмар. — Надеюсь, в остальных все цело.
Арсеньев отвел рукой волосы, и под черными прядями обнаружилось лицо, окаймленное бородой, которой позавидовал бы сказочный леший.
— Сколько вам лет? — полюбопытствовал Дитмар. — Сорок? Пятьдесят? Голос у вас молодой…
— Мне двадцать семь. Что, не верите?
— Я уже теперь и не знаю, во что верить, — честно признался подполковник.
Сутки спустя найденного доставили в Варшаву. К моменту, когда состоялся его допрос в кабинете полицейского следователя Кухарчика, он был уже гладко выбрит и аккуратно подстрижен. Жгучий брюнет, немного застенчивый, немного ошалевший от шумного мира, куда он вернулся после многолетней изоляции. Глаза его скрывали темные очки, которые он надел, чтобы постепенно привыкнуть к свету. Впрочем, ушлые газетчики, пронюхавшие о сенсационном найденыше, успели запечатлеть его в том самом виде, в каком он вышел из подземелья, и эти шокирующие портреты вкупе с заголовками «Гость из преисподней», «Погребенный заживо», «Осовецкий дикарь» гуляли по всем ведущим изданиям Европы. Но сам «дикарь» еще и знать ничего не знал о своей славе.
Кухарчик сидел, развалясь, за столом и лениво смотрел на допрашиваемого. Вся эта история виделась следователю кем-то придуманной комедией, в которой ему поручили разобраться. Поди разберись, когда единственный источник информации — сидящий перед тобой нелюдимый бирюк, у которого, наверное, от затворничества мозги набекрень съехали. Что с такого возьмешь?