Если вы думаете, что кровосос стоял и ждал, пока я переберу в голове все возможные варианты спасения, то глубоко ошибаетесь. Все эти мысли пронеслись в течении двух секунд, а на третью любитель пососать чужую кровушку растворился в воздухе. Это они перед атакой так делают.
Глаза, где глаза. Если и стрелять теперь, то только по ним.
Схватился за кобуру, понимая, что одной обоймы на супостата не хватит, а вставить вторую мне никто не даст. Не успею.
Но я и достать-то свой «Форт» не успел. Не Ист Клинтвуд. К тому же неожиданно для себя обнаружил, что в правой руке держу шипящий и истекающий студнем обломок сосны. Хоть что-то.
— А-а-а, — почти без замаха швырнул в уже материализовавшуюся мерзкую харю отравленную деревяшку, но та цепанула обрубком за карусель и улетела в верх и вправо. Мы с моим другом-кровососом зачарованно смотрели за первым в мире полетом обрубка сосны, загаженного ведьмиым студнем. (Пусть только кто-нибудь мне попробует сказать, что видел нечто подобное). Этот дьявольский посох замкнул там наверху что-то с чем-то, и гигантская молния, срикошетив от толстого кривого ствола когда-то ясеня, ударила прямо в темечко… Нет не меня. Спасибо, но меня сегодня уже били по голове. Ударила она зазевавшегося кровососа. Шишкоголовый рухнул наземь, как подкошенный, а я остался стоять с открытым ртом. Так я стоял не помню сколько времени. При этом мысли роились в голове самые разные. Причем в диапазоне от лаконичных и вполне уместных типа «едрит твою за ногу» до экзотических. Ну например вопрос «Интересно, как там сыграло киевское Динамо с Ювентусом».
Наконец я вышел из ступора и обломком ножа откромсал кровососу его щупальца. Кто-то говорил мне, что за них ученые дают приличные деньги. Естественно кто и когда, я сейчас не вспомню.
Меж редких аномалий я плелся, будто меня все-таки опять крепко приложили по голове. Но когда подошел к опушке, все же собрался. Сначала раздвинув ветки минут десять наблюдал за окрестностями, потом пригнулся и зигзагами побежал в поле. Не охота мне в затылок 8х39 словить.
Поле казалось бесконечным, но вот после часа ходьбы на горизонте показались серые кубы заводских корпусов, подернутых привычной дымкой тумана. Эта пелена в Зоне не рассеивалась даже в яркий солнечный день. Такая вот атмосферная аномалия. Привыкаешь не сразу, но по рассказам ветеранов на большой земле этого не хватает. Один кекс говорил, что в Киеве у него на второй день даже глаза болеть начинают от четкости горизонта.
Часовой на посту манерами не блистал, но и придираться ко мне не стал. Этого, если честно, я опасался. Разное о долговцах говорят.
Сразу в местный бар я не пошел. Народ в таких местах лишнего старается не говорить, опасаясь чужих проплаченных ушей, а вот у костерка можно что-то интересное услышать. Туда и направил свои стопы.
На доставшиеся мне в наследство деньги купил бутылку водки, буханку хлеба и пол батона колбасы, системы «собачья радость». Пузырек мы тут же раздавили с моим новым знакомым — Валькой Хрипом. Веселый оказался парень. А главное, язык без костей. Как раз то, что мне надо. Про Химика, правда, ничего особого я не узнал. Появлялся он тут всего пару раз. Ни с кем особо не общался. Да и местное начальство смотрело на него косо. Всем ведь известно, что Химик для анархистов из Свободы наркоту у себя в берлоге клепает.
Очень удивился Хрип, что я о Химике спрашиваю. Ну и посоветовал особо к долговцам с этим вопросом не приставать. Мол, в миг в немилость попасть можно с такими-то знакомцами.
— А ты чего же со мной вот так запросто?
— Я из первой волны. Ветеран етить твою в коромысло. — Хрип как-то сразу потух. Будто наступил я ему на мозоль душевную своим вопросом. Видно не нравятся ему новые времена и порядки в клане. — А у нас раньше все попроще было. Сейчас народу в клане полным-полно. Начальство гайки и заворачивает. Эх, были времена… — Хрип надолго замолчал, а я обратил внимание на парня в замызганном камуфляже, сидящего в стороне от остальных и увлеченно рассматривающего что-то у себя на животе.
Не тот ли это оборванец с кордона? Да нет. Что ему тут делать Да и попасть тот забулдыга сюда никак не мог. Чтобы дойти за такой срок от Кордона до «Ростка» нужно снаряжение, оружие… А это просто еще один опустившийся сталкер, застрявший до конца дней своих в Зоне.
А что же это там все-таки, у этого отверженного и униженного в грязных ладонях сверкает? КПК? Зачем?
Слышал, что по перву многие таскали с собой подобные агрегаты. Джи-пи-рэ-эс навигация, связь и все такое. Только Зона — это ведь «черная дыра». Ни рации тут не берут, ни спутники внутри нее, ни черта не видят, да и мобильная связь не действует. Вояки вон вертолеты по этой же причине не используют. Мало того. Все приборы начинают сходить с ума метрах в трехстах вглубь от колючки, так и втыкаются винтокрылые машины в землю аки гвозди в крышку гроба. Толи воронки «бьют» на километры вверх, то ли у пилотов крыша едет. В любом случае даже все маршруты авиалайнеров теперь проложены далеко в обход Зоны.
Однако этот чудик в изодранной камуфле что-то увлеченно рассматривает на маленьком мерцающем экранчике.
— Что пишут? — спросил я, едва удержавшись, чтобы не зевнуть.
В ответ лишь «хи-хи».
— Это наш местный дурачок «Маманя», — пояснил мне Хрип. — Бармен ему очередную серию мультиков залил, вот и смотрит.
— Ну заясь, ну заясь. Хи-хи-хи, — Маманя подмигнул мне и вновь уставился в КПК.
И действительно дурачок. Как же сразу не углядел-то? Вон подбородок весь в слюнях, глазки бегают и дурацкая ухмылка с лица не сходит. Проехали.
Хрип тем временем распрощался, а я решил метнуть свои кости в сторону бара. Деньги еще оставались, и мне захотелось горяченького.
Поем, переночую здесь, а завтра отправлюсь на бывшие военные склады к свободовцам. Или как они сами пафосно называют свою базу, Милитари.
Краковские колбаски, приправленные зеленым горошком, сами таяли во рту. На ура шел и салатик из огурчиков и помидорчиков. Но насладится отличным ужином мне не дали. В бар, в окружении нескольких бойцов Долга, стремглав ворвался ни кто иной, как мой давешний знакомый Хрип. Тяжело дыша, как загнанная лошадь, и издавая при этом утробный рык почище кровососа, он направился прямо ко мне вместе со всей честной кампанией. Можно сказать, лица на нем не было. Вернее было, но красное как помидор на сельхоз выставке.
— У своих брать, крыса, — с этими словами Хрип прыгнул к моему столу.
Ну «у своих» — это он загнул. Не был долговцам своим никогда. А вообще, собственно, в чем дело?
Но спросить этого я не успел. Хрип с богатыркого замаха попытался свернуть мне челюсть. Я конечно понимаю, подставь левую щеку и все такое, только делать этого не стал. Уклонился как умел, и Хрип, проехавшись по остаткам моей трапезы, исчез под соседним столом.
— Сука, — это уже его дружки выкручивают мне руки.
Карательная система тут поставлена хорошо, ничего не скажешь. Не успел я вякнуть, что я не я и лошадь не моя, как оказался без шмоток и оружия в местной каталажке. А там уж по доброте душевной местный надзиратель и палач в одном лице объяснил, что меня на завтра ждет. А ни ждало ничего хорошего. Шлепнут одним словом и все. Они бы меня и сегодня шлепнули, но артефакт, который эти сатрапы вытрясли из моего кармана, и который я якобы спер у Хрипа предназначался для Воронина. Он обладал какими-то там целебными свойствами. То ли почки в порядок приводил, то ли печень, и вот теперь во мне заподозрили свободовского шпиона, чьим заданием было изничтожить их горячо любимого командира. Поэтому-то дисциплинированные бойцы долга и решили отложить расправу до утра, когда вернется сам Воронин.
Между прочим артефакт этот я не брал. Может быть Хрип сам подарил его мне по пьяни и не помнит. И я не помню. Что за гадость мы пили?
Но положение дел это не меняет. А положение, прямо скажем, безвыходное. Двадцати пяти лет, как у графа Монте-Кристо у меня нет, значит нужно срочно что-то придумать.
Сразу вспомнился старый анекдот о русском летчике в афганском плену и его знаменитая фраза «ведь учили же, учили».