Четыре убийства. Вполне объяснимые для полиции, но загадочные для Яна. Суициды не бывают извращенными. Самоубийцы желают покончить с жизнью быстро и как можно менее болезненно. Но проткнуть артерию карандашом? Съесть разбитое стекло? Если повешенного на дереве еще можно притянуть к проделкам Нины за уши, то предыдущие два были чистой воды убийством. А случай с доктором – так, вообще, мистика! Во время сеанса гипноза с Ниной у него в буквальном смысле закипели мозги! До чего такого опасного он докопался?
Полицейских рапортов и отчетов по делу доктора Зория Йокина Эрик не нашел и сделал вывод, что обстоятельства его смерти были настолько ужасны и загадочны, что Ян скрыл их.
Поглядывая на невинную девочку с черно-белой фотографии, Эрик задавался вопросом: кого он выпустил? Огрызающегося волка, загнанного в капкан, или методичного хладнокровного убийцу?
Вопросы, вопросы, вопросы.
Эрик подошел к бару, налил сухой виски и опрокинул залпом. Мысли рвали мозг на части.
– Надо поесть, – пробубнил он себе под нос. – В любой непонятной ситуации – ешь!
Он снял телефон и набрал номер излюбленного итальянского ресторана. Ужин принесут как раз к визиту друзей. Потом он собрал бумаги в увесистую, хрустящую по швам папку, и положил в сейф.
Работники уже ушли. Они управились с задачами за девять с лишним часов. Теперь комната Нины была свежа и нова. Стены выкрашены в цвет яичной скорлупы, шоколадный паркет в тон широкого шкафа-купе и каркаса кровати с молочно-бежевым бельем. Краска на стенах высохнет к завтрашнему дню, но Эрик был уверен, что Нину это не остановит. Все лучше, чем узкий шкаф. Эрик сделал шаг в спальню, но тут же остановился. «Здесь должна пребывать только Нина», – пронеслось в голове. Эрик имел весьма скромные представления о способностях Нины, а потому решил лишний раз их не испытывать. Дверь в спальню закрылась.
Эрик нашел Нину на балконе. Она мирно спала на деревянной кушетке, прижимая к груди книгу «Мертвые души». Рядом на столике лежали остатки овсяного печенья и недопитое молоко. Эрик обрадовался, что Нина чувствует себя здесь непринужденно. Но в то же время эти крошки пробудили вой совести. Ты ее не покормил! Заперся на весь день, напрочь забыв о ее потребностях! Она не может приготовить себе еду! Она не знает, что такое плита! Да, черт подери, она и нож в руках не держала никогда! Эрик закатил глаза, устыдившись в очередной раз своей невнимательности.
– Ты не против, что я ее взяла?
Эрик, наконец, заметил, что Нина проснулась.
– Нет, конечно! Это – твой дом. Ты здесь – не гость. Делай, что хочешь!
Нина подтянулась на кушетке.
– Только там совсем не о том, о чем можно подумать, судя по названию.
– Да, – согласилась Нина, осматривая книгу, – здесь о гораздо более интересном.
Свет фонарей в сумерках подчеркивал болезненную синеву вокруг глаз, но в то же время в глазах поблескивали завораживающие огоньки, подобно тем, что видишь в темноте у кошек.
Эрик сел на соседнюю кушетку.
– Я бы хотел поговорить с тобой, – начал он.
– О чем?
Эрик тяжело вздохнул.
– Ох, о многом, – усмехнулся он, вспоминая сотни прочитанных страниц.
Пока Эрик искал с чего начать, Нина уже успешно ковырялась в его замешательстве. Она нашла ответы быстрее, чем он определился с первым вопросом.
– Ты боишься меня? – спросила она.
Вопрос застал врасплох.
– А должен? – ответил он вопросом на вопрос.
Нина отложила книгу и уставилась на небо, где зажигались первые звезды.
– Иногда я сама себя боюсь, – прошептала она.
– Я многое узнал из твоей медкарты и…
– Ты ничего не знаешь обо мне!
Нина взглянула на него, ее лицо нахмурилось.
– Слова, слова, слова. Там одни лишь слова! Ты знаешь только диагнозы, названия медикаментов и имена врачей. Ты ничего не можешь узнать из того рукописного обмана!
Нина снова вернулась к книге, словно обиженный подросток.
– Тогда помоги мне. Помоги узнать тебя.
Нина снова взглянула на Эрика, но теперь во взгляде читалась лишь раздраженная усталость.
– О чем ты хочешь узнать? О монстрах? О картинках в голове?
Эрик понимал ее недовольство. Это просто насмешка – спрашивать о ней то, что врачи выясняли двенадцать лет. За такой срок действительно устанешь твердить одно и то же, тем более, когда слова упираются в глухую стену, делая твои попытки помочь им спасти тебя бесполезными.