— Вот и всё, — Харон повернулся к ней. — Хочешь, выстрели сама. Главное — попасть в верхнюю часть корпуса, чтобы пробить обшивку контейнера.
Эмили испуганно помотала головой.
— Всё-таки ты слишком долго на них смотрела, — проворчал Харон.
Звук первого выстрела показался Эмили оглушительным — а может, и был таким. Она инстинктивно прижала ладони к ушам, зажмурилась — но даже это не помешало ей со всей ясностью представить, как летит пуля, рассекая прозрачный апрельский воздух, как она пережигает мокрые от росы волокна сети и вгрызается в холодную металлическую оболочку, шершавую от ржавчины и выцветших лохмотьев краски, пробивает тонкую стенку контейнера и выпускает на волю бесцветную смерть.
Наверняка кто-то из людей там, внизу, мог по праву гордиться своим восприятием. Но сегодня оно было бессильно. Ведь в ту долю секунды, за которую верхние отделы височных долей пытались обработать тревожный неправильный звук, похожий на удар хлыста, всё уже случилось.
… Она всё-таки не удержалась и поднесла к глазам бинокль — чтобы сквозь стекло, изъеденное по краям чёрными точками, выпить последние мгновения чужой жизни.
Рейдеры умирали один за другим. Ослепшие, дезориентированные, они бестолково метались по террасе, пока очередной выстрел не находил свою цель. Одной пули хватало. Почти всегда.
Девчонка — та самая, что принесла сеть — неуклюже вывалилась из проёма вниз головой; Эмили не могла услышать, но услышала, как хрустнули шейные позвонки. Другой рейдер, бросившись бежать, наступил на мину. Эмили впервые увидела, как это бывает. Короткая вспышка, взметнувшиеся к небу комья земли — и надорванно воющий обрубок покатился по траве, цепляясь за неё обугленными пальцами.
Они заслужили. Они были убийцами и похитителями — и становились никем, прах к праху. И это было правильно. Но она, Эмили Данфорд, не хотела быть Бичом Божьим. А чего хотела? Быть с Хароном. Засыпать в его руках. Бродить по Пустоши — просто так, без цели и смысла, без арсенала за плечами, без чужих команд…
Она сжала кулак — и старый шрам отозвался знакомой болью. Всё это будет. Будет. Вот только весна, запачканная смертью — уже есть, отныне и навсегда.
— Всё, — Харон повернулся к ней, вытирая пот со лба. — Наверху — точно всё.
— Сколько их было? — спросила Эмили, рассеянно поднимая с паркета ещё не остывшую гильзу. — Семнадцать?
— Шестнадцать, — Харон потянулся к сумке с противогазами. — Остались нижние уровни. Я могу разобраться. Только скажи.
— Я тоже, — она вытащила револьвер из кобуры.
— Опять?
— Опять, — подтвердила она. — Ты будешь рядом. Но всё сделаю я.
— Там ведь могут быть и другие заложники, — Харон взял «Магнум» у неё из рук, проверил барабан. — Или вообще никого.
— Там те, кто надо, — Эмили поднялась на ноги.
Она ожидала, что Харон спросит, почему. И даже знала, что ответить, хоть и не знала, как. Потому что весна, умирая, запустила обратный отсчёт. Потому что случайностей не бывает, и справедливости — тоже. Есть только Пустошь, которая всегда берёт своё — берёт грубо и решительно, в крови и грязи.
Но он не спросил. Только проверил шнуровку на её ботинках.
— Эми, — тяжело сказал он.
Она положила ладонь ему на плечо. Другой ласково провела по рыжим волосам — он замер, закрыв глаза.
— Я справлюсь, — пообещала она.
*
До базы рейдеров они добрались в 17:02 — Эмили зачем-то запомнила время. Хотя лучше уж запоминать цифры на экране «Пип-боя», чем-то, как река играет длинными чёрными волосами девчонки-рейдера, лежащей ничком у кромки воды. Потомак то любовно перебирал тёмные пряди прибрежным течением, вплетая в них ил и водоросли, то безжалостно и равнодушно выбрасывал их на песчаную отмель спутанной копной.
Эмили и Харон шли прямо по берегу, чтобы сократить путь — осторожничать было уже, в общем-то, незачем. Сквозь стёкла противогаза небо казалось уже не таким ясным — царапины и потёртости на линзах старили его, превращая в блёклую одномерную декорацию для сотни раз сыгранной трагедии.
Было тихо — только в такт треску счётчика Гейгера бился о гранитный парапет Потомак, да чавкала под подошвами ботинок напившаяся крови земля, да ветер трепал простыни, вывешенные на просушку в арке моста.
— Будет дождь, — сказал Харон, посмотрев на небо. Больше он ничего не сказал.
Сквозь фильтр противогаза Эмили не могла чувствовать запахи — и всё же, когда они вошли на террасу, во рту появился знакомый металлический привкус. Рейдеры подновили напольное покрытие, изрядно истрепавшееся за двести лет: на лагах лежали заботливо подогнанные друг к другу куски фанеры, фрагменты вывесок, лакированные дверцы шкафов и столешницы, кое-где прикрытые лоскутами линолеума… И всё это было густо залито кровью.
Отыскать вход на нижние уровни не составило труда. Люк в центре террасы был завален мёртвыми телами — Эмили вздрогнула, увидев белые до синевы пальцы, впившиеся в латунную скобу. Мёртвая хватка.
Собравшись с духом, Эмили наклонилась: надо же было расчистить путь. Как назло, мертвец был одет совсем легко — безрукавка на голое тело. Осторожно, чтобы не дотрагиваться до бледной рыхлой кожи, усеянной тёмными звёздочками лопнувших сосудов, Эмили взялась за воротник рейдерского жилета, молясь, чтобы тот не оторвался.
Харон недовольно помотал головой — отойди, мол. Ногой отпихнул труп в сторону — тот неуклюже скатился на пол, голова гулко ударилась о деревянный настил.
Эмили отвернулась. Пожалуй, начни она протестовать, Харон мог бы изобразить что-то вроде уважения к мёртвым или сожаления. Вот только она слишком хорошо знала: ему не жаль. И никогда не будет жаль. А ей остаётся или принять это, или убираться восвояси — всё честнее, чем требовать притворства.
— Пойду первым, — голос Харона сквозь мембрану переговорного устройства звучал глухо и отстранённо. — Противогаз не снимай, по крайней мере, сразу. Я постараюсь не вмешиваться без необходимости. Большего не обещаю.
Эмили кивнула.
Она ожидала увидеть подвал. Хорошо, просторный подвал. Но это, чёрт возьми, был целый подземный комплекс! Пять этажей, соединённых надёжными, крепкими лестничными пролётами. На каждом этаже — служебные помещения. Рабочая система отопления, действующий генератор — люминесцентные лампы горели через одну, но горели же! Эмили так и замерла у входа, пытаясь осмыслить увиденное.
Анжела будет в восторге. Отличный перевалочный пункт для караванщиков, да для кого угодно — тут хоть торговый пост организуй, хоть гостиницу…
А повезло Анакостийской Республике, что это были рейдеры, правда? — мысль была неприятной, колючей, но до боли отчётливой. — Что, если бы тут жили обычные мирные поселенцы? Несговорчивые поселенцы, которые не захотели бы уходить из дома ради чужих амбиций?
Эмили поморщилась. История не терпит сослагательного наклонения, и всё такое. Да и наверняка Анжела нашла бы способ уболтать кого угодно.
Рейдеров было двое, и оба уже, собственно, перестали быть рейдерами или кем бы то ни было ещё. Один, с кровавой пеной на посиневших губах, лежал неподалёку от входа, впившись сведёнными судорогой руками в распухшее горло, передавленное воротом футболки. Всего лишь лакриматор, да. Да здравствуют Корсон и Стаутон. Второй — с ножом, торчащим из глазницы, — лежал у открытой настежь двери двумя лестничными пролётами ниже.
Первый мертвец Харона не заинтересовал. Второму он уделил чуть больше внимания — склонился, рассматривая то ли рану, то ли орудие убийства, проверил содержимое карманов. Заглянул в распахнутую дверь — и махнул рукой Эмили, чтобы та спускалась.
Помещение, на пороге которого нашёл свою смерть рейдер, оказалось крохотной комнатушкой, примерно шесть на девять футов. Предназначение этой кельи вопросов не вызывало: два засаленных матраса на полу, две миски с присохшими остатками пищи, переполненное нечистотами ведро в дальнем углу…