— Самой лучшей, — Харон горячо кивнул. — Хотя Лэйси всё равно была недовольна — даже тогда. Видишь ли, моя жёнушка всегда точно знала, какой должна быть жизнь. До мельчайших подробностей, — он поморщился. — Меня это не раздражало, так — забавляло, скорее. Ещё до свадьбы она мне рассказала, что нас ждёт: я сделаю военную карьеру. Дослужусь, как минимум, до полковничьих погон. У нас будет трое детей — два мальчика и девочка. Само собой, эта орава не сможет ютиться в съёмной квартирке, так что мы купим дом. Не просто «особняк в Джорджтауне» — нет, вполне конкретный дом на Висконсин-авеню. Лэйси точно знала, в какой цвет будут выкрашены стены в гостиной и в каком агентстве она наймёт горничных, в какие университеты поступят дети и в какой гостинице на Лазурном побережье мы отметим десятую годовщину семейной жизни… Это забавно было слушать во время медового месяца, когда мы спали прямо на полу, потому что на хорошую кровать денег не хватило, а довольствоваться малым бывшая мисс Кэлверт не привыкла. И жутковато — потом, когда я вернулся из Анкориджа и не привёз с собой ничего, кроме титанового штифта в ноге, бессрочного рецепта на оксикодон и приказа о переводе во внутренние войска. Даже непробиваемому оптимисту стало бы ясно, что всё летит к чёрту, что не будет ни дома в Джорджтауне, ни троих детей — одного бы прокормить. Но Лэйси просто отказывалась это видеть. Для неё это были временные трудности. Чёрная полоса, которая подзатянулась, но вот закончится война — и всё пойдёт в гору.
На свадьбу какая-то тётушка подарила Лэйси сервиз. Огромный деревянный ящик с десятью, что ли, комплектами посуды. Трогать этот гроб, даже подходить к нему было нельзя никому — ни мне, ни Кире. Пользоваться этой посудой — да боже упаси! У каждой чайной ложки уже было своё место в серванте дома на Висконсин-авеню. И ничего, что в этом доме сейчас жили совсем другие люди, которые даже не планировали куда-то съезжать.
И Кира… В каком-то смысле Лэйси относилась к ней так же, как к этому сервизу. Видела в ней не маленькую девочку, а будущую принцессу Джордтауна, дочь-которой-можно-гордиться. Каждое воскресенье они просыпались ни свет ни заря и ехали на метро до Такома-парка, чтобы брать уроки фортепиано у профессионального пианиста. В любую погоду, в любой праздник — никаких отговорок. А ещё книги, обязательные к прочтению, французский язык… Кире это всё было не в радость, не то что математика, но она любила маму и не хотела её расстраивать. А я чувствовал себя не вправе перечить. Я и так достаточно успел испортить.
Первые бомбы упали двадцать третьего октября, в девять сорок семь по вашингтонскому времени, — он вздохнул. — Да ты, наверное, и сама знаешь, маленькая. За пару часов до этого ко мне прибежала Кира и заявила, что ей срочно надо в школу: учительница попросила их прийти, чтобы украсить классную комнату к Хэллоуину. Обычно Лэйси по субботам была дома, но именно двадцать третьего ей пришлось выйти на службу: сменщица заболела. Так что Лэйси отправилась в банк, а я повёл Киру на занятия.
Был солнечный морозный день. Лужи затянуло ледком, в первый раз за осень. Я бы и не заметил, я давно уже не обращал на такое внимания, но с Кирой всё виделось иначе. Она останавливалась у каждой лужи, пробовала лёд носком сапога — накануне Лэйси как раз купила ей жёлтые резиновые сапожки, и Кире они ужасно нравились. Мы шли дольше, чем обычно, даже опоздали немного. Договорились, что маме об этом знать незачем, а то она с нас три шкуры спустит за нарушение дисциплины.
На обратном пути я решил зайти в банк, где работала Лэйси. Так мне было спокойнее. Банки тогда грабили часто, чуть ли не каждую неделю — лавры Викки и Вэнса многим покоя не давали.
Посетителей почти не было, и Лэйси скучала за конторкой. Я смотрел на неё сквозь стекло — не пуленепробиваемое, нет, чёртовы проектировщики сэкономили и на этом, — и лениво думал, как бы мне завтра освободить Киру от фортепианной повинности и сводить вместо этого в зоопарк. Вот такими были последние мгновения старого мира. А потом люди на улице закричали, и мира не стало.
— Ты говорил, в этом банке было убежище… — тихо проговорила Эмили.
— Было, — Харон кивнул. — Не такое уж плохое, на самом деле. Директор, мистер Шокли, невероятно им гордился. Несколько жилых комнат, душевая, склад, зона отдыха с настольными играми — куда там «Волт-теку». Мне кажется, Шокли даже обрадовался, когда понял, что не зря старался. И минуты не прошло, как он торжественно ввалился в зал и пригласил всех сотрудников и клиентов спуститься в комфортабельное убежище — «за счёт заведения», так он выразился. Я, как ты понимаешь, воспользоваться его предложением не мог. Сказал Лэйси, чтобы она спускалась со всеми в убежище и ждала нас с Кирой там. Если честно, я тогда не думал, что увижу её ещё раз.
— И она не стала спорить? — недоверчиво спросила Эмили. — Спокойно отправилась в убежище?
— Это было разумно с её стороны, — Харон устало прикрыл глаза. — Она не смогла бы передвигаться с такой же скоростью, как я. Там ведь был сущий ад, Эми. Горело всё — дома, деревья, люди. Асфальт плавился под ногами. Не все бомбы упали одновременно — пока я бежал к школе, взорвались ещё две. Это было как во сне. В худшем из снов.
В школе не было ни души. Только Кира и ещё один мальчик, Тимми. Мальчишка просто носился по двору и орал не переставая. А Кира, умница моя, всё сделала, как в обучающем ролике: приняла «Рад-икс» из аптечки, включила радиоприёмник, спряталась в подвале. И не паниковала. Сидела и ждала, пока я вернусь за ней. Она ни минуты не сомневалась, что я приду.
— А другие дети?
— Не знаю. Наверное, пытались добраться до дома. Эта трусливая мразь, учительница, просто бросила их там. Перепуганных шестилетних детей. Они сидели там, среди обрезков цветной бумаги, и послушно ждали, пока мисс Дафна вернётся и скажет им, что делать… Я не могу об этом думать, Эми. Я понимаю, что останься Кира дома, со мной, мало что изменилось бы. Наверное. Но она-то не осталась.
Тимми мне, конечно, тоже пришлось взять с собой — я бы не смог объяснить Кире, почему мы уходим без него. Мальчик был совсем плох, а Кира держалась до последнего. И я тащил их двоих по улицам, через весь этот ад — хорошо хоть, из-за пыли и дыма почти ничего не было видно.
Мы вернулись в банк. Конечно, все уже заперлись в бомбоубежище — ну какие были шансы на то, что я вернусь? Лэйси уговорила мистера Шокли открыть дверь и впустить нас. Разыграла карту, которую не вынимала из рукава последние лет семь: напомнила старому перестраховщику, что её девичья фамилия — Кэлверт, и нет, это не совпадение. Убедила его, что конгрессмен Айзек Кэлверт души не чает в маленькой внучке и будет очень-очень благодарен её спасителю. А благодарность клана Кэлвертов стоит дорого во всех смыслах.
И тогда мне казалось, что худшее — позади. Что мы здесь, втроём, а значит, мы со всем справимся. Ведь в убежище были припасы и лекарства, и Шокли божился, что не пройдёт и недели, как нас эвакуируют: у него оба шурина служили в армии… У всех этих бедолаг было столько надежд на бравых парней в силовой броне, которые придут и всех спасут. Что ж, я и был тем самым парнем, правда, без силовой брони. Вместе со всеми блевал по углам до потери сознания и едва ли мог кого-то спасти.
Эми, тогда ведь никто из нас не понимал, к чему всё идёт. Медиков в бункере не было, про лучевую болезнь мы знали только из просветительских брошюр. Ставили друг другу капельницы с Антирадином, горстями жрали таблетки йода и верили, что нам удалось убежать от радиации. И всё это время мы пили воду из-под крана — она же фильтрованная! — и дышали отравленным воздухом: о противопыльных фильтрах строители как-то не подумали. Чёрт, да у нас даже счётчика Гейгера не было. Оно и к лучшему. Это дало нам несколько дней надежды. Может, неделю.
А потом умер Тимми — и это стало первой проблемой. Мудрейший мистер Шокли не предусмотрел покойницкой в проекте своего убежища. Он-то строил бункер для живых, а не для мертвецов. Никто не знал, куда девать тело, а решать надо было поскорее, сама понимаешь. И все единогласно решили, что ваш покорный слуга — идеальная кандидатура для вылазки на поверхность. Я тогда еле на ногах стоял, но согласился: мне не хотелось, чтобы Кира увидела тело Тимми, когда проснётся.