Яабагшан не слушал ее. Достал нож, наклонился над Пегим…
— Не трогайте! — Ардан ухватил его за полушубок. — Пожалейте!
Яабагшан досадливо оттолкнул его, вонзил узкую сталь в горло коня. Шаман Дардай услужливо подставил долбленое корытце… Но кровь не шла.
— Удивительно, — притворно пробормотал шаман.
— Разгильдяи! — выругался бригадир. — Кровь по телу жеребца разошлась… мясо почернело. Куда смотрели? Неужели ты, святой отец, не догадался, что нужно было сделать? Сам не мог — вот этим старикам подсказал бы!
— Догадались… как же, — смиренным голосом объяснял шаман. — Хотели сразу же выпустить кровь… Да не позволил нам Ардан. Ножом замахивался, не подпускал!
— Вот как? — даже присвистнул Яабагшан; и бросил, будто приговор вынес: — Угробил, значит, жеребца — нашу колхозную гордость, да еще не дал кровь спустить! Такой же упрямый… Ответит со своей матерью на полную катушку, как положено в военное время!
Однако ни Сэсэг, ни Ардан уже не слышали этого; вытирая слезы, поспешно уходили от жуткой для них обоих картины.
На небе прорезались первые звезды. Лунный свет смешивался с белизной снега. У конного двора вовсю кипела работа. Старики живо содрали с коня шкуру, вспороли ему живот, и теперь вытаскивали внутренности… Струился пар. Женщины чистили конские кишки. Печень повесили на столб — каждый отрезал от нее маленькие кусочки, заталкивал себе в рот, ел. Давно не приходилось пробовать! Даже у малышей губы и щеки были перемазаны красным. И скоро от печени ничего не осталось… Все с затаенной надеждой поглядывали на бригадира: разрешит ли взять хоть немного мяса домой?
А у бригадира что-то с животом случилось — скрючило его внезапно, лицом перекосился.
— Я сейчас… сейчас, — забормотал он, обращаясь к шаману, — только сбегаю… Последи, святой отец, чтоб мяса никто… ни кусочка!
— А разве не дадите нам? — зашумели женщины. — Как же так? Это почему же?
— Нельзя! Увезу на центральную усадьбу, сдам на склад, — сказал, мучительно морщась, Яабагшан. — И на волке шкуру не трогайте…
Он, семеня, путаясь ногами, побежал за конный двор, издавая громкие, как выхлопы тракторного двигателя, звуки.
В толпе засмеялись, особенно мальчишки.
— У него-то есть дома что пожрать, — крикнула одна из женщин.
— Объедается! — поддержала ее другая.
— Чего застыли — бери мясо!
— А он?
— Если все — каждый — возьмем, что он сделает?!
— Ну-ка, дедушка, руби…
— Скорей!
— Мне еще… у меня ж шестеро!..
— Бежим!
Шаман Дардай, помня наказ Яабагшана, пытался остановить этот неожиданный дележ, но не очень-то он старался: будет мясо в Шаазгайте — и он голодным не останется! Обязательно пригласят — то молебен провести, то предсказать судьбу близких, что мобилизованы в армию, или кому болезнь заговорить… Уж ему-то, шаману, самый жирный кусок не пожалеют! А увез бы бригадир тушу — какой толк из этого!..
В считанные минуты люди рассеялись — лишь одна за одной двери домов гулко хлопали. На грязном снегу остались кровавые пятна, конская голова да четыре мохнатых ноги. Поодаль, на прежнем месте, валялся уже скованный морозом, с заиндевевшей шерстью волк.
Шаман, воровато оглянувшись, не подглядывает ли кто, проворно засунул голову и ноги переставшего существовать Пегого в сугроб. «Приду за ними после… пригодятся!»
Когда наконец появился Яабагшан и увидел, что произошло, он от ярости на какое-то время потерял дар речи. Размахивал кулаками, широко открывал рот — странные булькающие звуки вылетали оттуда. Был бы перед ним не шаман, а кто-либо другой — растерзал бы этого человека!
Дардай потряс бригадира за плечи, сказал какие-то слова, высунул свой язык, несколько раз ткнул в него пальцем, снова потряс Яабагшана — не этого или нет, но к тому опять вернулась способность говорить. Заорал он, брызгая слюной:
— Мертвый волк, да, мясо проглотил?! Я ж предупредил, чтоб вы смотрели…
— Смотрел… как же! Они тащили — я смотрел. Драться не не станешь.
— Бросьте свои сказки! Вы, уважаемый шаман, и что ж, не могли остановить?!
— Время безверия! — стараясь казаться печальным, ответил Дардай. — Что теперь шаман? В газетах пишут — обманщик! И люди начинают верить газетам больше, чем шаману. Как будто мертвая бумага сильнее живого помощника самих богов! Газета сгорает, ее можно смять, изорвать, а мой голос доходит до небес…
Шаман Дардай, незаметно наблюдая, как его речь воздействует на Яабагшана, понял — инициатива в его руках! Поэтому заметил уже с укором: