— Успокойся…
— Зачем?! Оставили б на съедение волкам… Я не возьму того, что хищникам не досталось. Великий грех!
— Помолчи наконец, женщина! — шаман Дардай прикрикнул осуждающе. — Я ж сказал тебе, исполняю волю свыше… Все закончится радостью для вашего дома, если в точности сделаешь так, как укажу тебе! Заладила: грех, грех… Ты не веришь, что ль, мне?
— Как можно, святой отец…
— …мне, который послан в Боханскую долину самим тэнгэри[7], чтобы защищать вас от злых духов, беречь огонь и ваших очагах…
— Простите, святой отец.
— Боги простят.
Шаман отдышался, успокоился, смахнул пот со лба; опять с кряхтеньем наклонился к мешку, достал из него — одну за другой — оставшиеся три ноги Пегого. Они гулко стукались об пол, и этот стук болезненными ударами отзывался в сердце Сэсэг. А шаман бормотал:
— Если б не уберег эти конские ноги, если б кто утащил их — худо б вашей семье было, ох, как худо! Тогда б, даже я ничем не помог… да. Вовремя подсказали боги…
— Объясните, святой отец!
— Твой Сэрэн воюет на фронте, о нем думать надо…
— Вся душа исстрадалась…
— Пока — узнал я — боги оберегают Сэрэна от преждевременной смерти. Однако следует честно исполнить все их предначертания…
— Что? Только скажите, святой отец, что нужно!..
— Сейчас… сейчас…
И шаман, в третий раз нагнувшись к мешку, выпростал из него последнее — окровавленную голову жеребца. Положил ее туда же, к ногам, и так, чтоб «смотрела» она, как обычай требует, на северо-запад.
— Теперь, Сэсэг, слушай внимательно…
— Да, — прошептала она, кусая губы.
— Твой муж Сэрэн и твой сын Ардан связали свою жизнь с лошадьми. Так?
Сэсэг кивнула.
— Просто, без обряда, расстаться с любимым скакуном — значит нанести обиду богу лошадей. Жестокую обиду! Не простит… Беда будет. Поэтому запоминай… Да не трясись ты, Сэсэг, возьми себя в руки! А то еще после напутаешь что-нибудь — и тогда близкое счастье обернется непоправимым горем.
— Продолжайте, святой отец…
— Голову коня необходимо сварить в большом котле. Но не рубить — целиком! А когда сваришь — мясо, язык и мозг отдели от черепных костей и тут же сожги в печке. Чтоб дымом в небо ушло! А золу развеешь по ветру…
— И ноги?
— Нет. С ногами ничего не делай ровно две недели. Храни их на видном месте в сенях. Да смотри, чтоб собаки не утащили… Поняла?
— Да.
— Пройдет, повторяю, ровно две недели, и тогда глубокой ночью закопаете ноги жеребца в стороне от улуса, на высоком месте…
— С Арданом?
— С ним. И я буду рядом. Но темной ночью! Бог лошадей останется довольным. Сэрэн, сражающийся с врагом, не будет забыт им…
Ошеломленная Сэсэг хоть и разговаривала с шаманом, но сама была как в тумане… Вдруг припомнилось из детства. Было ей лет шесть-семь… Пожалуй, не больше. Покойный ныне отец работал в коммуне. Однажды он увел на общественный двор годовалого бычка, а назад, домой, привел Гнедко, — своего любимого мерина, который до организации коммуны был его личным конем. Видимо, отец по договоренности с коммунарами обменял племенного бычка на состаренную годами и тяжелой работой лошадь… Гнедко тут же был забит на мясо, а его ноги с почетом и точно так, как требует от нее шаман Дардай, зарыли в землю — ночной порой, вдалеке от человеческого жилья. Отец объяснял, что по-другому поступить не мог: его Гнедко был онго — священный конь… Но Пегий ведь не онго? Разве когда-нибудь над ним проводился обряд освящения? Да к тому ж по обычаю западных бурят в онго превращают лишь меринов, а Пегий, известно, был жеребцом…
«Однако что это я?! — испуганно одернула себя Сэсэг. — Как бы на небе не узнали про мои мысли! Можно ли сомневаться… даже удивляться, раз шаман говорит со мной от имени богов!..»
Нельзя Сэсэг назвать слишком верующей, а ее Сэрэн — она знает — вообще насмешливо относится к шаманам… Но… В словах шамана она как в паутине! Думает: «Не послушайся я святого Дардая — и случится после беда: похоронку на Сэрэна принесут, Ардан с коня упадет, разобьется, — прощу ли тогда себе?.. Тогда одна дорога — в петлю. Постарше меня люди, жизнь повидавшие, почтительно, беспрекословно следуют наставлениям шамана, то и дело призывают ею себе в помощь… А тут и вовсе — святой сам с добром пришел ко мне, сам предлагает защиту и покровительство. С богами о моем Сэрэне разговаривал! Да что я — враг себе? Худа своей семье желаю?!» И она низко поклонилась:
— Спасибо, святой отец, что не оставил нас…
— Ладно, ладно, — замахал тот рукой, потребовал озабоченно: — Сковородку принеси.