Вместе с бригадиром они пропали в крутящемся снегопаде. Снег падал уже густо, большими мокрыми хлопьями. Были мокрыми щеки у отца — он вытирал, вытирал их рукавом, забыв надеть на голову снятую шапку…
О том, что было дальше с Яабагшаном, узнали после с его же слов — много месяцев спустя он в пьяной компании рассказывал своим дружкам, а от тех стало известно всем другим.
…Яабагшан, крепко натягивая вожжи, пытался направить обезумевшего жеребца в степь, на равнину, чтобы не врезаться в густой кустарник, заполонивший берега Осы. Но конь несся напропалую. Зажав железные удила резцами, угнув голову, он не чувствовал вожжей, как ни тянул их на себя перепуганный Яабагшан. А перепугаться было от чего: этому дьяволу даже сугробы не помеха: не вязнул, не проваливался, летел, как по воздуху! Лишь свист ветра в ушах… Выпрыгнуть бы из саней, да ведь убьешься насмерть! И опять же конь может на лед вынести, ухнет в воду — сам останешься жив, за него отвечай. Какой черт дернул связаться!.. Позарился!.. Будьте милостивы, бурханы![5]
А Пегий мчался, по-прежнему не разбирая дороги; вихлялись за ним сани; уже ничком лежал судорожно вцепившийся в перекладину из слеги Яабагшан, даже не надеясь, что жеребец, в конце концов запалившись, остановится. И ветер теперь не свистел, а, казалось, выл, будто стая разъяренных волков.
Жеребец все-таки впоролся в кустарник, от колючих прутьев взбесился еще больше, рванулся в сторону, попал на кочковатый луг, сани с треском стукались о мерзлые колдобины, их так подкидывало и встряхивало, что у Яабагшана — чудилось ему — все внутренности оторвались и, залитые кровью, больно бились друг о дружку в животе… Главное, думал он, не разжать пальцев. А там как бурханы посмотрят…
Лопнула веревка — жеребец начал бить ногами о передок. В голову угодит — и конец! Выпрыгнуть? Но как? Приподняться невозможно… Лишь бы живым остаться — и пропади он пропадом, этот сумасшедший конь, близко не нужен… А-а-а-а!.. Сани с грохотом на что-то налетели, брызнули щепки — одна, распарывая щеку, впилась Яабагшану под глаз, но боль сильнее — в правой ноге, — невыносимая, раздирающая нутро, на какой-то миг опрокинула его в кромешную тьму…
— А-а-а!
Оказалось, что Пегий, покружив по степи, примчал Яабагшана на центральную усадьбу колхоза, к скотным дворам.
Израненный бригадир мог бы замерзнуть в снегу, не наткнись на него случайно сторож-старик. Он созвал людей, и они осторожно перенесли стонущего Яабагшана в его собственный дом, к жене…
Пегий прискакал в Шаазгайту, волоча по бокам обломленные оглобли. Никак не мог успокоиться, не подпускал к себе никого, даже отца Ардана — кругами, легкой рысью бегал возле конного двора… Был он в белой пене, вздергивал верхнюю губу, показывая клыки, от него шел пар. Отец смотрел виновато, с мукой на лице.
Только через час-полтора Пегий подпустил к себе — и не кого-нибудь, а его, Ардана.
Ардан отвел коня в стойло, коротко привязал к столбу, чтоб тот, разгоряченный, не достал кормушки; укрыл потное тело коня козьей дохой да еще попоной сверху. В душе у Ардана был праздник, все пело в нем: Пегий вернулся! Гладил и гладил шею, голову коня. Тот, остывая, тоже наконец потянулся к нему губами.
Сидя на порожке, молча курил отец.
В деревне — на много дней разговоры о случившемся.
— Был ли кто у бригадира?
— Я вчера в магазин ездил, заглянул… Откуда-то старуху-костоправку привезли.
— Ну? Сумела колдунья поправить ему ноги?
— Пока неизвестно, но вроде б правая нога у Яабагшана навсегда кривой останется…
— Бог шельму метит!
— Говорят, что на днях у Яабагшана будет молебен[6].
— Да ну? Крепко же прихватило его, если даже скупой Яабагшан молебствие устраивает!
— А ты как думал! Вообще-то с богом лошадей всегда надо в ладу жить. Яабагшан многим коням горе принес — вот и получил за свои проделки…
— Что ж, пусть делает молебен! Тарасун будем пить…
— Хи-хи-хи…
Ни в ком из шаазгайтинцев не подмечал Ардан сочувствия к Яабагшану.
3
…Вот это удача! Не ожидал Ардан, что наскребет из-под снега почти ведро пшеницы. То-то мать обрадуется!
Сейчас он собьет табун поплотнее, на всякий случай, для успокоения, сосчитает, все ли лошади на месте, доверит их Пегому — и поедет в деревню, Матери, конечно, еще не будет — она поздно возвращается с фермы. До ее прихода он успеет приготовить ужин, а потом примется за зерно: хорошенько очистит его, промоет, положит сушить в печь…
6
По старинному обычаю религиозные буряты в дни несчастья приглашают в дом шамана, чтобы тот обратился к богам с просьбой о защите; устраивается пир — режут барана или нескольких, пьют крепкие напитки.