— Гамарджобат, Иван Сергеевич! — обратился он к нам с явно выраженным грузинским акцентом. — Следуйте за мной, пожалуйста.
Я двинулся следом за отцом, с интересом поглядывая по сторонам. Вокруг много хорошо одетых людей разного возраста. Играла задорная живая музыка. Все веселились и громко разговаривали.
Мы попетляли между столиками, поднялись по лестнице на второй этаж, и наш официант остановился у солидной двухстворчатой двери.
— Прошу! — он отворил дверь и пропустил нас вовнутрь.
Мы оказались в большом уютном кабинете, обставленном немного старомодной кожаной мебелью. Мягкий свет падал на длинный стол, за которым при желании могло поместиться с дюжину человек. Сейчас он был накрыт на две персоны и красиво сервирован бокалами и фужерами. Столовые приборы, разложенные в строгом порядке, создавали ощущение роскоши и какой-то таинственной торжественности.
Сам кабинет, искусно отделанный панелями из орехового дерева, чем-то отдаленно напоминал мне кабинет товарища Сталина, который я видел не раз на старых картинках и в документальных хрониках. По крайней мере, стиль этого помещения был выдержан один в один. Только обставлен он был, на мой неискушенный взгляд, более дорогими вещами. Например, этот огромный кожаный диван с высокой спинкой, стоящий вдоль одной из боковых стен, или вот эта пара удобных кресел со столиком на резных ножках возле другой стены, или эта шикарная хрустальная люстра, свисающая с потолка. Еще у кабинета имелся крохотный балкончик, с которого хорошо было видно танцующих и веселящихся внизу людей.
— Принеси нам бутылочку «Абрау-Дюрсо», — сказал отец официанту, и тот, молча кивнув, вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Пап, а что, сухого закона здесь нет?
Отец засмеялся.
— Нет, сынок, здесь нет! Присаживайся.
Я сел за стол напротив отца на заранее подготовленное для меня место.
Он откинулся на спинку крепкого стула и тепло посмотрел на меня.
— Как тебе, нравится?
Я кивнул.
— Непривычно как-то, как будто у кого-то в квартире в гостях.
Отец грустно улыбнулся.
— Я люблю это место, Коля! Часто прихожу сюда, когда у меня есть на это время, конечно. Эти стены напоминают мне о тех давних событиях, которые в корне изменили всю мою жизнь.
Отец на какое-то время замолчал, задумавшись, а я сидел тихо, ожидая продолжения.
— Знаешь, кто в этом кабинете почти каждый день раньше обедал?
— Нет.
— Лаврентий Берия тут обедал, вот кто! А вот с этого вот балкончика он себе будущих любовниц высматривал. Очень, знаешь ли, любвеобильный был товарищ.
Открылась дверь, вошел официант, ловко неся поднос с бутылкой шампанского на растопыренных пальцах. Быстро и сноровисто откупорил бутылку и, разлив шипучее вино по фужерам, замер в ожидании, уставившись на отца.
— Что-то мы проголодались. Кто сегодня на кухне? Зураб?
Официант утвердительно кивнул.
— Тогда давай так: два харчо, шашлык по-карски, хинкали с бараниной — дюжину, зелень, сыр, лаваш, а там дальше посмотрим. И еще принеси «Боржоми» пару бутылочек, только холодных!
Официант еще раз кивнул и вышел из кабинета.
Мы слегка чокнулись фужерами и выпили до дна за мое возвращение из армии.
— Я, Коля, не просто так тебя сюда привез, — поставив фужер, сказал отец. — На это имелись целых три причины. Во-первых, готовят тут отменно, сам убедишься. Во-вторых, здание очень древнее, в семнадцатом веке здесь были боярские палаты, и оно как-то связано с нашим родом. А в-третьих, место это, как я уже говорил… оно для меня знаковое, и если тебе интересно, то я более подробно расскажу почему.
— Очень интересно!
Отец аккуратно переставил фужер, разгладил накрахмаленную салфетку на столе и, посмотрев на меня, начал свой рассказ:
— Первый раз я сюда попал сорок три года назад. В этом самом кабинете умер Анатолий Стругов, и родился Иван Сергеевич Смирнов.
Я в недоумении посмотрел на отца, и он, заметив этот мой взгляд, кивнул.
— Это был первый и, будем надеяться, последний случай, когда нами вплотную заинтересовались спецслужбы.
Отец взял в руки бутылку, налил себе еще игристого и выпил полный фужер одним махом.
— Из-за нашего семейного проклятия, а я по-другому это никак не назову, мы в опасении прервать наш род всегда выбирали самые мирные профессии. Врачи, строители, купцы. Военными становились только тогда, когда у наших детей тоже рождались дети, входили в полную силу, и никак не раньше. Это закон, все и всегда его строго соблюдали. Надо было оберегать потомство любыми способами, но дух войны у нас в крови жил с самого рождения, и бороться с ним было невозможно.