Отец отодвинул от себя тарелку, на которой лежало ровно полдюжины хвостиков от хинкали.
— НКВДешные волкодавы, следившие за твоим дедом, были опытными, поэтому шум не стали поднимать и врачам строго-настрого приказали не болтать о чудесном выздоровлении товарища, а сами быстро доложили обо всём наверх.
Информация без задержек дошла до самого Берии. Из столицы на линию фронта вылетела спецгруппа, чтобы по-тихому переправить отца в Москву. Да не срослось! Непонятно зачем, но командир группы решил побеседовать с отцом лично, с глазу на глаз. Они отошли в поле за госпиталем метров на двести, о чём говорили, никто не знает. С тогдашним отцовским даром к гипнозу разговор мог быть каким угодно, но тут вмешалась война. Налетели «юнкерсы».
Пока зенитчики их отгоняли, они успели один раз отбомбиться. Все видели, как отец и чекист кинулись в разные стороны, но не убежали. Авиабомба взорвалась точно между ними. Части их тел потом несколько часов собирали по всему полю. Вот так вот.
Отец встал.
— Помянем, сынок, твоего деда и моего отца. Как говорится, земля ему пухом!
Мы стоя выпили не чокаясь. В это время принесли шашлык по-карски.
— Давай-ка нам еще грамм двести, покрепче.
— Как обычно? — официант сноровисто менял тарелки.
Отец кивнул.
Когда дверь за официантом закрылась, я спросил:
— А как ты всё это узнал?
Погрустневший отец криво ухмыльнулся и ткнул пальцем в стол.
— А вот в этом самом кабинете в присутствии самого товарища Берии и узнал. Тот самый наблюдатель, который следил всё время за отцом, сам мне всё подробно и рассказал.
Какое-то время мы молча расправлялись с мясом. Снова появился официант.
— Что еще есть сегодня, чем Зураб особенно гордится? — спросил отец.
— Цыпленка очень хвалят, — проговорил официант, выстраивая на подносе пирамиду из пустых тарелок, — или могу спросить у него.
— Давай по цыпленку, а? Ты как? — отец посмотрел на меня.
Я утвердительно кивнул.
Когда дверь закрылась, он продолжил:
— На отца пришла похоронка. Все соседи думали, что он мой старший брат. Соболезновали. Наши документы были справлены так, что и комар носа не подточит. Внешне мы выглядели словно ровесники, ну может, с небольшой разницей плюс-минус три года.
Отец поднял указательный палец вверх.
— Товарищ Берия был очень цепкий начальник, за это его товарищ Сталин ценил особо! После смерти отца он не остановился в своем стремлении добыть такой же ценный экземпляр. Как я узнал позже, меня выследили и якобы нечаянно хотели сбить машиной, проверяя мои способности, но то, как я увернулся сначала от полуторки, а потом сразу же и от легковушки, их, конечно, сильно впечатлило.
После этого происшествия прошел месяц. Про меня как будто бы все забыли. Никто ко мне не подходил, точно не было никакой слежки, я бы заметил. Мне тогда тоже приходилось служить хирургом, и я разъезжал по прифронтовым тылам на медицинском поезде.
В тот день мы как раз разгружались в Москве, и тут ко мне подходит один совершенно незнакомый офицер и спрашивает: «Капитан медицинской службы Стругов?» — «Да», — отвечаю. — «Вам письмо». — Он отдал мне небольшой треугольный конверт и, не попрощавшись, сразу же ушел. Письмо было написано одной моей бывшей пациенткой, с которой до войны у меня завязались кое-какие легкие отношения. Она была из очень серьезной семьи, папа — начальник военной академии, мама, кажется, оперная певица, точно уже и не припомню, не суть важно! В письме она меня приглашала на свой день рождения в ресторан «Арагви».
Не удивляйся, сынок: в годы войны в Москве продолжали работать некоторые рестораны, чтобы создавать видимость стабильности.
Я повертел письмо в руках. Надо же, пару лет не виделись, а тут такое приглашение, да еще и в письменном виде, да еще и не куда-нибудь, а на тот момент в самый дорогой ресторан столицы… А главное, от письма так несло страхом и насилием, что у меня аж дрожь по телу пробежала. Пойти, не пойти? Сразу же сложилось два кусочка в одну картинку: недавнее покушение на меня и это вот письмо. Решил пойти, а там будь что будет. Я был молод, полон сил, и мне стало просто очень интересно, что будет дальше.