Чавкая в растаявшем снеге, подплывают к остановке автобусы. У младших классов занятия уже закончились: кто-то штурмует транспорт, а кто-то не торопится домой, скатываясь на кусках фанеры и обрывках картона с едва покрытых снегом горок.
Десятый «Б» не обращает внимания на шум и крики, доносящиеся со школьного двора.
– Да не тяните же, Михаил Сергеевич, что дальше-то, – почти подпрыгивает неугомонный Денисов.
– Дальше…
Учитель вздыхает. Он слишком хорошо знает: в научной деятельности разочарование – частый гость.
– Король математиков долго не отвечал на послание друга юности, а пришедший ответ радости не принес: «Хвалить работу твоего сына – значит, хвалить самого себя, ибо все содержание этой работы, путь по которому твой сын пошел и результаты, которые он получил – почти полностью совпадают с моими, которые я получил уже лет тридцать – тридцать пять назад. Я действительно крайне поражен этим…»
– Десять лет жизни коту под хвост, – расстроенно комментирует Сашка Денисов.
– А Лобачевский? – ревниво спрашивает Немкович. – Значит, он тоже не был первым?
Михаил Сергеевич всматривается в лица учеников. Давно он не видел таких горящих глаз, даже Ковальчук сидит, приоткрыв рот, забыв про свою жвачку.
– Лобачевский… – Михаил Сергеевич улыбается, – знаете, он бы пришелся вам по душе. В гимназии – прибил гвоздем к столу дневник задремавшего на уроке преподавателя латыни, удостоившись предсказания: «Из этого только разбойник вырастет»; в университетские годы в городском саду прокатился верхом на корове. Вы только представьте себе: публика чинно гуляет по саду: фраки, смокинги, на дамах – платья с пышными юбками до земли, шляпки, зонтики. И вдруг наперерез прогуливающимся несется во всю прыть корова, верхом на ней, вцепившись в рога, сидит Лобачевский, следом – с гиканьем и криками бегут студенты, подгоняя перепуганную корову хворостинами…
Не успел десятый «Б» отсмеяться, а Михаил Сергеевич продолжает:
– В тридцать четыре года одиннадцатью голосами против трех Лобачевского избрали ректором Казанского университета. Скажу по секрету: сегодня ни одному молодому ученому это не светит, будь он хоть трижды гением. Впрочем, гением быть во все времена непросто. За год до этого, в феврале 1826 года, Лобачевский выступил на заседании физико-математического факультета Казанского университета с докладом «Сжатое изложение начал геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных». Текст доклада не сохранился, да профессора университета, присутствовавшие на заседании, и не пытались его понять. Какие постулаты, какие теоремы… После подавления декабрьского восстания на Сенатской площади со старой геометрией не загреметь бы куда Макар телят не гонял, а этот, неугомонный, все с классиками тягается…
***
Перед зеркалом, обрамленным золоченой резной рамой, стоит высокий, чуть сутулый мужчина в сером сюртуке и с удивлением рассматривает седую прядь в копне темно-русых волос. Когда же она появилась?
Может, когда вместе с доктором Фуксом в «дехтяных» халатах вынесли из университетской больницы первую жертву холеры и положили в костер.
Ректор университета гонит прочь воспоминания о недавних событиях: по пустынным улицам Казани, объятой холерой, ветер разносит чад и золу костров – там сжигают умерших. А на его плечах – ответственность за жизни студентов, профессоров, чиновников университета и их родственников. На полтора месяца прекратили всякое общение с городом, над университетом день и ночь клубились облака пара: здоровых и больных заставляли париться в бане, превратив в парильни все подсобные помещения университета, и удалось-таки не допустить распространения заразы. Из шестисот человек заболело всего сорок и умерло тринадцать.
Николай Иванович рассеянно крутит на пальце золотой перстень с бриллиантом – награда императора Николая I за действия во время холеры.
Уже не раз он обещал прийти к Фуксам на литературный вечер, устраиваемый женой доктора, поэтессой. Наконец, верный слову, собрался, оделся, но… как жаль терять время, и как же трудно будет удерживаться от смеха, выслушивая стихи доморощенной поэтессы. Он и сам когда-то баловался стишками, пока, прочитав Пушкина, не забросил. Беда не в том, что стихи Александры Андреевны откровенно плохи, а в том, как настойчиво выспрашивает она его мнение, ожидая похвал… Пожалуй, лучше держаться от греха подальше… И так говорят, что он превышает свои полномочия, заносчив с профессорами, снисходителен со студентами, которые потихоньку рассказывают истории о его приключениях, вроде скачек на корове. Ну, что поделаешь: у матери не было средств, чтобы учить сыновей. Повезло: взяли учиться за казенный счет, вот и поспорил с одним из богатых студентов на деньги, что прокатится на корове. Зато сколько нужных книг сумел купить…