— Вы получите по заслугам, если его выздоровление затянется хотя бы наполовину.
Было ясно, что эти двое не учитывали такой вероятности. И сейчас они не собирались принимать ее во внимание.
— Человек, который смог встать на ноги, чтобы драться, сможет встать, чтобы уйти. — В голосе Пьера звенела сталь.
— Если у него открылась рана на спине, ему потребуется по крайней мере еще одна неделя покоя.
— Еще один день, милая, ну два. Не больше.
Она не принимала такой ультиматум. Резко отвернувшись от старшего Бретона так, что взметнулись юбки, она подала Рене руку. Пока Бретоны были рядом, он едва опирался на нее, но когда они ушли, кроме Гастона, — тот лишь отошел к табурету возле очага, — он позволил ей усадить себя на одеяло из медвежьей шкуры и осмотреть раны.
Она присела перед ним на колени, вытянула рубашку из брюк. Он поднял руки, она стащила ее через голову. Снимая рубашку, она встретилась с его взглядом, живым и оценивающим, устремленным ей прямо в лицо.
— Женщины меня и раньше раздевали, — сказал он, — но никогда ни одна не защищала и не спасала меня.
Руки вдруг перестали слушаться ее, когда она попыталась вывернуть его рубашку.
— Просто защитный инстинкт. Мне жаль, что это оказалось необходимо.
— Я вам не птенчик и не ребенок.
— Вы ранены.
— И этого достаточно?
В ее глазах заплясали золотистые огоньки, и уголки губ приподнялись.
— И мне обещан ваш камзол.
— Да, — произнес он. — Я чуть не забыл.
— Прошу вас, не забудьте. Я рассчитываю на ваше обещание.
Он был так близко. Она могла разглядеть в его бровях отдельные черные волоски, похожие на маленькие изогнутые струны, ложившиеся ровными блестящими дугами; едва заметный шрам над глазом; четкие, словно вырезанные, линии рта и пробивавшуюся черную бороду. Она ощущала тепло его тела и чистый мужской запах. Он сидел неподвижно, но в этой неподвижности угадывалась такая сила, такая спокойная уверенность, которые окутывали Сирен точно облаком.
Он повернулся к ней спиной и замер. Она с трудом заставила себя прикоснуться к нему, ощупать повязку у него на груди, разглаживая пальцами края, проверяя, не ослабла ли она от его резких движений. Она придвинулась ближе, осторожно трогая толстую прокладку, закрывавшую неровную рану у него на боку.
Она вздохнула. От прикосновения на ткани расплылось красное пятно.
— Идиоты несчастные! — воскликнула она.
— Кровь идет? — спросил он через плечо.
— Они могли бы вас угробить, если бы добрались! — Она оторвала кусок полотна, сложила его в повязку, чтобы наложить на рану. — И все из-за пустяка. Из-за ерунды! Они сумасшедшие, все трое. Они думают, что каждый мужчина, который посмотрит на меня, возьмет меня силой, если они не вмешаются. Они оберегают мою девственность каждую секунду, будто это какая-то драгоценность. Это невыносимо!
— Вашу девственность. — Слова звучали нерешительно, как будто он сомневался в их значении. Они были произнесены тихо, потому что Гастон был рядом, а голоса братьев доносились с дамбы.
Она метнула на него испепеляющий взгляд.
— А как вы думали, что они охраняют? Мою благосклонность?
Такая мысль приходила ему в голову, хотя, по-видимому, высказывать ее было еще не время. Против этой мысли говорило лишь то, что с момента его появления она спала одна.
— Ведь вы как раз так и думали, правда? Я могла бы догадаться, ожидать этого от такого человека, как вы!
— Как я?
— Едва ли такой отъявленный распутник поймет это иначе. — Ее голос обжигал презрением.
— Вы ничего об этом не знаете.
— Я знаю достаточно. Вы человек, опытный в любви, и разбираетесь в женщинах. Для вас это все игра, большая охота — приятные минуты, хитрые уловки, сорванные поцелуи и дерзкие ласки. Но даже от таких людей, как вы, есть польза. Если бы вы не были ранены и ослаблены, я бы позволила вам научить…
Она запнулась, ужаснувшись тому, что едва не произнесла.
Он повернул голову и глянул на нее через плечо, грудь его вдруг напряглась совсем не от повязки, которую она накладывала.
— Вы бы что?
Ее широко открытые глаза встретили его взгляд, и густой румянец залил ее лицо до самых корней волос. Она склонилась к своей работе, но пальцы у нее дрожали. — Ничего.
— Не думаю, что мне следует этому верить.
— Я… я была раздражена и не подумала. Давайте забудем об этом.
— Вы собирались говорить о какой-то услуге, которую я мог бы оказать вам, если бы был в состоянии. Разве нет?
— Нет! — воскликнула она, пораженная его проницательностью.
— А я думаю, что да. Мне доставила бы огромное удовольствие возможность как-то отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Скажите же, как?
Кровотечение не было опасным; повязка, которую она наложила, видимо, остановила его. Она снова забинтовала его и подоткнула концы ткани, потом отстранилась, собираясь вставать.
— Не нужно никакой благодарности.
Его пальцы мягко и решительно сомкнулись на ее запястье.
— Это нужно мне. Говорите.
Его тихий чарующий голос как будто проникал в самую глубину ее души. Взгляд серых глаз завораживал, добиваясь ответа. Решительность, с которой он удерживал ее, возбудила в ней трепетное предчувствие и
смутное волнение. Она поняла, что ей хочется довериться ему; казалось, что это так важно. Она облизнула губы.
— Я просто думала, вот, я все время под надзором, меня так неусыпно стерегут. Иногда мне безумно хочется освободиться от этого. И, мне кажется, такое пристальное наблюдение не потребовалось бы, если бы я больше не была… девственницей.
Догадываться, что она имеет в виду, — это было одно, но услышать это — совсем другое. Он долго не мог вздохнуть, утратил способность соображать и наконец выдавил из себя: