Ответы на эти вопросы нашел Уингейт. Фамилии Уэлланд и Крессман принадлежали семьям усыновителей. После смерти отца малолетних братьев усыновили разные люди. Одиннадцатилетний Саймон попал в семью Крессман, которая проживала в Британской Колумбии, а пятилетний Питер — в семью Уэлландов в Милк-Ривер в Альберте. В 1976 году, когда Питеру исполнилось шестнадцать, его приемных родителей убили. Официально опекунство над ним взял старший брат. Их отца звали Гордон Маллик, о матери ничего не известно.
Итак, старший брат забрал младшего после смерти приемных родителей и привел в свой дом. Проследить, кем и где работали братья, не удалось. Выяснили только, что в восьмидесятые годы Питер короткое время работал в почтовом отделении, а потом, должно быть, перебивался случайными заработками. Саймон, видимо, вообще не работал, а занимался своей церковью, про которую тоже ничего не удалось узнать. По сравнению с жизнью Питера Маллика, которая представлялась лоскутным одеялом, жизнь Саймона походила на летящую по ветру осеннюю паутинку.
Наконец нынешним утром стало известно, что находилось в посылках, которые Джейн Бак добросовестно приносила в сарайчик Малликов. Оттуда их вывез Севиньи на взятой напрокат машине и, перед тем как вернуться в Садбери, составил подробную опись найденных вещей. Хейзел гнала прочь мысли о неприятностях, ожидающих ее, если вдруг всплывет правда о том, что один из ее подчиненных увез улики с места преступления, и все же в глубине души была признательна Севиньи за оказанную помощь.
— Тапочки, книги, пуховое одеяло Делии, Библия, печенье… — перечислял Уингейт.
— Печенье? — переспросила Хейзел.
— Я тоже не понимаю, зачем оно понадобилось…
— Может быть, оно входит в набор предметов, без которых никак не обойтись после воскресения?
Да уж! Кстати, некоторые посылки пришли вместе с открытками, — добавил Джеймс. — Почитаешь их, и волосы встают дыбом! — Он передал Хейзел страницы с отсканированными посланиями.
Она прочла: «Пожалуйста, примите сей скромный знак уважения! С нетерпением жду встречи!» Хейзел посмотрела на подпись под сообщением.
— Гм, Элизабет Райтмейер. Для этой встречи ей понадобятся тонны косметики!
— Простите, я что-то не пойму.
Она потянулась к полке с документами и, вытащив из середины красную папку, передала ее Джеймсу.
— Жертва с железным прутом в голове!
Уингейт не рискнул открыть папку с фотографиями Элизабет, справедливо рассудив, что не увидит там ничего хорошего. А Хейзел продолжала просматривать отсканированные послания. В одном из них выражалось сочувствие: «Примите искренние соболезнования в связи с вашей утратой!»
— Боже! — воскликнула она. — Действительно волосы дыбом встают!
— Детектив Спир считает, что посылки — своего рода плата за оказанные услуги. Что-то вроде акта доброй воли!
— Послушай, мы здесь называем Спира просто Говардом, — сообщила она Уингейту.
— Он сам попросил меня обращаться к нему именно так.
Хейзел передала ему просмотренные документы и вернулась к обсуждению посланий.
— Все это, конечно, интересно, но для нас уже не столь важно.
— Мы можем больше узнать о преступнике!
— Вот станут сниться кошмары, тогда сто раз пожалеешь, что вообще о нем узнал! — Она посмотрела на часы, которые показывали уже почти пять вечера. В участке Порт-Дандаса остаются только дежурные и диспетчеры, а детективам, пожалуй, пора собираться в дорогу. — Ты пообедал?
— Как раз собирался пойти домой, приготовить что-нибудь на скорую руку и немного прибраться…
— А что, хорошая идея! — одобрила Хейзел. — Я тоже, пожалуй, пойду и попробую урвать хоть часок для отдыха. Думаю, предстоящая ночь окажется длинной!
— Предыдущие были не лучше! Что ж, встретимся через час, шеф?
По дороге домой Хейзел не отрывалась от сотового телефона, так как приходилось быть на связи с Ренфру и успокаивать Терри Баттен. За последние два дня она разговаривала с матерью Роуз раз шесть-семь. Хейзел звонила ей сама, чтобы еще раз рассказать подробности предстоящей операции, а потом отвечала на звонки Терри, которая рыдала в трубку, и невозможно было разобрать ни слова из ее невнятного бормотания. «Завтра в это время, — пообещала Хейзел, — вам ничто не будет угрожать, кроме капризов восьмилетней дочери!* Пару раз ей звонила и сама Роуз. «Терри в истерике! — жаловалась она. — Ума не приложу, что с ней делать!» Подъезжая к дому, Хейзел в очередной раз успокаивала мать Роуз: «Потерпите, осталось всего шесть часов! Терри, вы вели себя так мужественно! Нам всем стоит у вас поучиться!»