Темы полотен, выполненных с непревзойдённым мастерством, внушили бы непосвященному человеку трепетный ужас своей непередаваемой кошмарной естественностью. Но Николасу с притуплёнными чувствами на это было наплевать.
Охотники на серийных убийц, активно прибегающие к магии и алхимии, изгои, которых боялись и ненавидели настолько, что пугали ими малых детей, балансирующие на грани законности и морали, становились равнодушными ко многому. Применяя свои странные и пугающие методы, они исцеляли за день раны, заживающие у обычных людей месяцами, общались с душами умерших, видели и чувствовали недоступное обычному глазу. Они редко ошибались при вызове, потому что это могло стоить жизни. Николас был уверен, что собрал достаточно сведений о той душе, которую собирался вызвать: в противном случае это посещение Храма могло сделаться для него последним. Он не имел права на ошибку.
Сведения, собранные про Данкома, была справедливы по отношению к тому Данкому, который существовал до того, как Хон-эн-Дан перенёс его душу в Царство Забвения. Смерть меняет людей. И не в лучшую сторону. Редко Николасу с Ниной удавалось найти понимание, сострадание, отзывчивость у призраков.
Обычно жертвы убийств помнили только боль. Они могли утратить рассудок, вести себя эгоистично, жаловаться, просить о чём-либо, тянуть время, насмехаться, ставить условия. Иногда, Охотнику приходилось возвращаться в оставленное тело ни с чем: измученным и разбитым…
Зал вокруг был полон тихих мрачных звуков, мелодий и голосов. Одни из них смеялись, другие — нашептывали что-то, третьи — завывали, исполняли горловое пение, стонали или плакали. Но Николас не уделял этому внимания. Сюжеты картин представляли огромное разнообразие: люди на них, с холодящими кровь подробностями, сгорали в пламени, тонули, падали, поражённые оружием, бились в агонии, отравленные ядом, висели, задушенные верёвкой…
…И Николас искал взглядом последнюю из таких. Сделав несколько уверенных шагов, эхом раздавшихся под вековыми сводами, он услышал приглушённый хрип, увидев, как оживший на картине человек забился в конвульсиях, и громко произнёс:
— Wahhala ya adeos zora proveno semohail!
(*— Я пришёл сюда, чтобы разделить боль задушенного!)
Когда слова эхом прошлись по сводам Храма, дверь подле картины отворилась, являя взору зал с тремя жертвенными алтарям. Внутри предметы не отбрасывали теней, а у тусклого света не было видимого источника. Николас подошел к первому алтарю, чтобы напитать его жертвенную чашу своей кровью. Это был Алтарь Пути.
— Wahhal sevoharhailon iesor yaron noseeni yageloru. Shemuela hassaton shaday: tehom, — заклинал Николас.
(*— Я ищу одного из бесконечной толпы безымянных. Слово, которое он услышит: любовь.)
Со сдавленным криком он вспорол свои ладони шипами, торчащими из Алтаря, и теплая алая кровь постепенно наполнила чашу Алтаря. Всё ещё страдая от боли, он приблизился ко второму Алтарю. Алтарю Знака.
— Wahhal sevoharhaylon amazayom shavayt hushezavaar. Iahella hehora dayahell shimuella hassaton shaddayl Rafen, vessenerah! — положив ещё кровоточащие руки на острия шипов, прогремел эхом голос Николаса.
(*— Я ищу того, кто уже скитается по Царству Забвения, но был рождён в моём мире под знаком Рефена, кузнеца судеб!)
Алая кровь, напитала чашу до краев. Вдалеке раздавался чей-то злой смех, но Николасу не было до него дела. Его ждал третий Алтарь — Алтарь Демона.
— Wahhal Nicolas Morelle Alatkhi-al-Morem, hassios damei yahsanul, yahha halaell melloh hadlamm kalptit tafteru lahel, Hon-en-Dan yagelor iehaym! — воскликнул Охотник, нанизывая истерзанные ладони на лезвия жертвенника.
(*— Я, Николас Морель, Говорящий-с-Мёртвыми, и я приказываю тебе. Расправь свои крылья над Царством Забвения, Хон-эн-Дан, уносящий души!)
Жертва была сделана. Пути назад нет. Покинув алтарную нишу, Николас вернулся в зал, и, не оборачиваясь, прошел во вновь отворившуюся дверь. Над ней не было ужасающего полотна, но было выточено на черном камне большое солнце. Символ Зала Откровений, в котором его ожидали Врата Вечности.
Шаги Николаса были неторопливы, но уверенны. Зал Откровений был несколько меньше Зала Судеб и более вытянутый вглубь. На входе возвышалась огромная статуя горгульи, напоминавшая помесь собаки и дракона. По правую и левую руку от охотника на стенах были огромные львы, а перед ним — врата, через которые должно было явиться одно из двух: либо душа Ричарда, либо сама смерть.
— Wahhal shunmuella leimon. Wahhal seolam vaet sezah. Wahhal Nicolas Morelle, Alatkhi-al-Morem!
(*— Я дал свою кровь. Я жду твоего ответа. Я — Николас Мооель, Говорящий-с-Мёртвыми!)