Ольциг прищурился, словно я только что выругался, а не назвал имя своего покровителя.
— Никак не привыкну к тому, что ты можешь общаться с Его Преосвященством столь фамильярно.
— А вот я привык. В конце концов, он меня воспитал.
— Все-таки каждый человек имеет свои недостатки, — не проговорил, а почти пропел dassa в ответ. Я непонятливо покачал головой, и на лице разодетого в богатые одежды монаха мелькнула насмешливая улыбка. Он любезно пояснил, — в твоем воспитании Его Преосвященство не очень преуспел. Твое поведение не сильно подходит под описание воспитанника кардинала Святой Церкви.
Мне с трудом удалось не рассмеяться в голос после подобного замечания.
— "Распахни очи свои и обрати взор на самого себя, ибо так ты взираешь на грехи брата и друга своего", — со всей должной торжественностью процитировал я. Филисити бросила на меня веселый взгляд через плечо, а Ольциг испытующе прищурился.
— Я хотя бы не насмехаюсь над Священным Писанием.
— Это была цитата! Где ты тут насмешку углядел? — прыснув от смеха, парировал я. Ольциг сжал кулаки и недовольно крякнув, вздернул подбородок.
— Откуда ты только такой взялся на мою голову!
Я был искренне благодарен Ольцигу. Его паясничество здорово подняло нам всем настроение. Даже Роанар казался чуть бодрее. Но монах тут же пошел на попятную, вновь заговорив о недавнем злоключении.
— Неудивительно, что чудище за вами погналось.
Я попытался поймать его взгляд и молча показать, что стоит остановиться, но dassa не обратил на мои немые намеки внимания.
— Наверное, над зверем вы тоже подшутили, вот оно и разозлилось? — усмехнулся он, находя эти высказывания крайне забавными, — готов поклясться, так и было…
Позади раздался тихий, необычайно глухой голос Роанара.
— Нет, — строго произнес он, и что-то в его тоне даже заставило Ольцига и Филисити остановиться и обеспокоенно взглянуть на него. Монах немного опешил, заранее подготовившись к чему-то недоброму. Арбалетчик прямо посмотрел ему в глаза и невесело усмехнулся, — к слову сказать, за нами гналась самка лерса. Мы убили ее детеныша. Я убил.
Повисло тяжелое молчание.
— Доволен? — осуждающе взглянув на Ольцига, прошипел я. На лице монаха появилось нескрываемое возмущение.
— Ну уж нет! Даже не думай этого делать, Райдер! Знаю я, как это бывает. Сейчас ты повернешь все так, что я окажусь виноватым.
— Виноват я, — так же строго сказал Рон, прикрывая глаза, точно мирясь с чувством собственной вины, — так что если хочешь что-то сказать об этой ситуации, говори мне.
Я сочувственно покачал головой. На самом деле Ольциг совершенно не стремился никого обвинить в том, что произошло: в конце концов, все ведь остались живы. Но Рон сейчас вряд ли был способен это понять. Возможно, отчасти ему хотелось, чтобы ему указали на вину. Словно это помогло бы ему пережить ее, довести до кипения и выпарить, как воду на огне, за которой не уследили.
Однако Ольциг не собирался таким образом "упрощать" арбалетчику жизнь. Он, напротив, опешил, стыдливо опустил глаза, почувствовав, что барон достаточно раскаялся, и не стоит снова наступать ему на больную мозоль. Вместо того он решил наступить на мою:
— Ох… тогда странно, что, догнав нас, лерс вдруг развернулся и умчался.
— Неужто у меня такой грозный взгляд? — усмехнулся я, стараясь обратить все в шутку, однако успел обменяться с Ольцигом многозначительными взглядами. Dassa сам просил меня не распространяться о том, что я снял проклятие с Лэс-Кэрр-Грошмора. Что-то подсказывало мне, что странное поведение лерса было как-то с этим связано. Животное не остановилось бы, если бы наперерез ему бросился кто угодно другой из нас. Но не я. Через меня оно пройти не смогло, что-то не позволило. Что-то во мне напугало его…
Что со мной не так, декс меня забери?!
Я ощутил на себе долгий пронизывающий взгляд Филисити. Девушка вздохнула и кивнула в сторону, в которую вела нас до этой нелепой остановки.
— Давайте двигаться дальше. Скоро доберемся до Сияющей Чащи, и там будет легче передвигаться даже ночью.
Мы согласились и возобновили путь. Я приблизился к девушке, стараясь смотреть под ноги: в сгустившейся темноте было практически ничего не видно, густые кроны деревьев, смыкающиеся над нами сплошным покровом, превращали сумерки Вары в непроглядную ночь.
— Почему это так назвали? Сияющей Чащей?
Филисити улыбнулась.
— Это банально. Потому что она сияет. Листва деревьев там испускает прекрасный голубой свет.