Глава 2
Наверняка у папы нашелся враг, владеющий черной магией. Он наслал на меня беспробудный сон, и под его властью кошмары приобретали самые странные повороты. Иначе невозможно объяснить, как у меня хватило храбрости — или, скорее, глупости, — нагрубить Катрею, Старейшему из живущих вампиров. Что уж говорить о его пугающе широкой улыбке. Я даже клыки его видела! Что странно, они человеческого размера: должно быть, выдвигаются, когда это необходимо…
Остаточная дрожь и сумбур в голове не сразу позволили мне понять, что Архелия, мягко взяв меня за руку, ведет по незнакомым коридорам, причем уже довольно давно.
— Ты хочешь показать мне другой путь до спальни? — осторожно поинтересовалась я и попыталась освободить руку.
Архелия криво улыбнулась и лишь крепче сжала локоть.
Мы поднялись по винтовой лестнице в башню, причем за это время я попрощалась с жизнью раза три: узкие окошки встречались редко, факелы давали довольно скудное освещение, и потому кое-где стертые ступени представляли серьезную опасность. Запнуться тут проще, чем сказать «вампиры».
— Проходи, Кассандра. — Архелия открыла передо мной дверь и пропустила вперед.
Сначала мне в лицо ударил холодный воздух. Как-никак, мы находились на краю континента, у самого северного моря. Задержав дыхание, я шагнула вперед и оказалась на узком балконе одной из самых высоких башен Серрата, причем она оказалась самой крайней, почти у пропасти, где внизу бушевали черно-синие воды, с шумом ударяясь об острые камни. Море простиралось до самого горизонта, и где-то там, словно разделяя небо и воду, проглядывалась едва заметная темная полоса, изредка сверкающая молниями. Да, слишком далеко, чтобы разглядеть хорошо, но даже от этого у меня перехватило дыхание. Еще никогда я не видела Край Света…
Архелия быстро вернула меня с небес на землю.
— Если бы ты решила покончить жизнь самоубийством и прыгнуть отсюда, то навряд ли долетела бы до камней в воде живой, — ласково произнесла она и положила руки на поручень. Брови её чуть нахмурились, словно она вспоминала что-то плохое, но не хотела этого показывать. — Ветер без труда подхватил бы твое худое тельце и швырнул об обрыв, тем самым ломая позвоночник, а если повезет, сразу шею.
Я поежилась и плотнее укуталась в меховой палантин. А с голыми плечами уже давно начала бы дрожать…
— Звучит так, словно ты знаешь, о чем говоришь. — Из-за шума моря я едва слышала себя и её, но тут помогал обостренный слух.
Она сжала пальцы, отчего на толстые перила посыпались серые крошки.
— У меня тоже бывает плохое настроение, — тихо хмыкнула она, оставляя меня гадать над смыслом этих слов, и перевела тему: — Сюда никто не ходит, есть места более безопасные и комфортные, но я хочу тебе кое-что показать, что лучше всего видно здесь.
Архелия прошла по балкону, который огибал башню по кругу, и остановилась с другой стороны. Теперь нашим взглядам открылся вид на Серрат, на дома за высокой каменной стеной и на дорогу, ведущую к густому лесу. Оттуда меня привезли, словно охотничий трофей.
— Смотри сюда. — Архелия указала на открытое пространство у самой башни, даже в такое позднее время — за час до рассвета — освещенное фонарями. Там, на примятой от частого хождения траве, расположились соломенные манекены, штук тридцать, не меньше. А чуть дальше от высоких ступеней оказались…
— О Боги! — Я отвернулась и закрыла рот рукой, сдерживая неприятные позывы. Картина была настолько яркой, что, казалось, никогда не покинет моей головы.
— Нет, милочка, смотри, — процедила Архелия и насильно повернула меня обратно. — Конечно, лучше бы ты увидела это при свете дня, но я решила не ждать случая.
Что за монстры могли сделать такое?! На широкий помост пристроены пять виселиц, и ни одна из них не пустовала. Даже с такого дальнего расстояния (не меньше тридцати метров) было видно, насколько изуродованы эти люди… точнее, тела. Три мужских, два женских. У одного трупа отсутствовала правая рука, у кого-то не было кожи на лице, а главное — под каждым расползалось красно-бурое пятно, в ночи казавшееся чернильным.
Среди оборотней трудно уйти от теневой стороны жизни. Да, убийства в Агеноре случались, иногда сам отец и выступал в роли палача, но всегда делал это быстро и безболезненно, по крайней мере, при своих дочерях. Но никогда я не видела подобного изуверства. Внутреннее чуть подсказывало, что бедняги до последнего оставались живы…
— Катрей суров, но справедлив к своим подданным, — заметила Архелия, сократив между нами расстояние. — Зачастую он проявляет великодушие, и многие принимают это за слабость. Из года в год находятся такие глупцы, которые пытаются идти против него. Они оказываются здесь.
— Зачем? — с трудом выдавила я, не в силах отвести глаз от виселиц. — Зачем ты показала мне это?
— Ты заигралась, Кассандра, — жестко сказала она. — Решила, раз сам Катрей проявил к тебе милосердие, то можешь задирать нос и хамить ему. Запомни, юная волчица, — Архелия положила руку мне на шею и чуть сжала, царапая ногтями кожу под самым ухом, — можешь и дальше крутить хвостом. Как я поняла, Катрею это нравится. Но что бы он ни сделал, какую бы боль тебе ни причинил, не смей предавать его. Не смей предавать нас. Иначе окажешься там. — Свободной рукой она указала в сторону трупов, а потом шепнула мне прямо в ухо, обдавая мочку горячим дыханием: — Потому что Катрей лично убьет тебя.
Во время всей её пламенной речи я застыла, с трудом дыша и глядя перед собой. Хищница, пробудившаяся в Архелии, породила желание сжаться в комок и забиться где-нибудь в углу, чтобы меня не трогали и не вспоминали. Но все встало на свои места. Я поняла, кем являюсь — жалкой пленницей без прав, и дерзость Катрею стала величайшей глупостью. Что было бы, если бы он разозлился? Как скоро бы я умерла?
Архелия отошла, давая мне время прийти в себя. Сдержанное равнодушие вновь проявилось на её лице, словно и не было смертоносной вспышки гнева.
— Поверь, ты бы предпочла, чтобы Катрей ласкал твое тело и осторожно кусал, принося удовольствие, чем если бы он резал его, бил и вгрызался в плоть до самых костей, — вполне спокойным тоном добавила Архелия. — А теперь пойдем, милая, я провожу тебя до покоев.
Я пораженно уставилась на неё, не в силах поверить в такую мастерскую актерскую игру. То она превращается в фурию и угрожает мучительнейшей из всех смертей, то любезно предлагает сдаться… Что движет этой женщиной? Почему она настолько нестабильна? Или это скуки? Сколько ей уже? Три тысячи лет? Четыре?
Неужели прожитые тысячелетия делают из вампиров психов?..