Прозвучал резкий крик Финна, и воин перед Уной застыл, как вкопанный. Уна почувствовала, что ее начинает тошнить. Она знала, что ей нужно сделать, но боялась даже подумать о том, что ей придется кого-то ранить. Девушка четко видела, что глаза ее врага яркие и невероятно зеленые. Он смотрел на нее пронзительно и с каким-то благоговением во взгляде. От этого становилось еще хуже. Проблему решил Мартин, который уже снова поднялся на ноги. Он с силой ударил нападавшего ногой в живот, тем самым отпихнув его от Уны.
– Не высовывайся, Уна! – зарычал Вуд, отбивая очередной удар. На мгновение травнице показалось, что на лице парня помимо гримасы боли от ран появилось беспокойство. Беспокойство за нее.
Когда очередная стрела разрезала воздух и воткнулась в ногу Мартина, Уна, не сдержавшись, закричала. Ее голос прорвался сквозь звуки боя и непонятного шума невидимой воды, что не прекращался ни на секунду. Травница увидела, как на лице Мартина отразилась очередная вспышка боли. Ей даже показалось, что она сама чувствует ее – его боль. Все тело пронзила волна напряжения, и Уна вытянулась, как струна. Из ослабевших рук выпал кинжал, и звуки битвы вдруг в мгновение ока утихли.
Уна снова стояла перед Мартином, защищая его от стрел, словно живой щит, и нападающих воинов. Она ощущала такую палитру эмоций, что ей казалось, будто голова вот-вот разорвется от напряжения. Это было так необыкновенно. За секунду травница прочувствовала всю силу этого леса, импульсом по телу пронеслась неведанная до этого сила. Девушка, не понимая, что она делает, развела руки в стороны, будто приглашая в объятья старого друга. Она впитывала все: утренний тусклый свет этого леса, его неслышимую музыку, раздающуюся в шелестении листьев и хрусте веток под ногами, его память и страдания. Все годы, все дни и месяцы жизни старинных деревьев в одно мгновение стали частью сущности Уны. Она сама стала частью всего этого. Больше не было Уны, травницы из Морского города. Девушка и лес стали единым целым.
– Прекратить! Прекратить атаку! – где-то на краю сознания услышала Уна отчаянные приказы Финна. Она четко улавливала теперь тяжелое дыхание Мартина за своей спиной, кажется, что она даже могла слышать быстрый стук его сердца. Все чувства обострились до предела: шорохи, дыхание воинов, хрип Мартина, который он так отчаянно пытался скрыть. Кажется, что Уна могла слышать даже то, как ткань его одежды пропитывается кровью. А запахи! Запахи просто сводили с ума: кровь, пот, древесина, ароматы трав и цветов… Смесь запаха крови и цветов давал ошеломляющий результат. Уна могла чувствовать все это. Несмотря на то, что утро уступало место пасмурному дню, девушку ослепляло зеленоватое свечение. Глаза болели от подобной яркости красок – все было в зелени, умиротворяющей и прекрасной. Она слышала зов леса, зов его листьев и трав. И Уна приняла это.
Распахнув глаза, травница внимательно осмотрелась вокруг. Люди лесного народа, все, как один, упали на одно колено, и смотрели сейчас исключительно в землю. Их оружие валялось то тут, то там. От стали отражался зеленый свет, который окутал Уну с ног до головы. Финн широко раскрытыми глазами смотрел прямо на девушку. В его глазах не было страха, который она так отчетливо ощущала у других представителей лесного народа. Он смотрел с непонятным Уне восторгом, от которого в обычной ситуации травница бы смутилась, но сейчас было все откровенно иначе. Уна чувствовала себя сильной. Никогда раньше она не ощущала себя настолько всемогущей. Девушка приподняла одну бровь и посмотрела на свои ладони. Казалось, что от них веяло энергией. Уна могла поклясться, что непонятное зеленоватое свечение исходило прямо из нее, освещая место их боя.
– Слышащая, – тихо проговорил Финн, и Уна обратила внимание на него. Внутри нее все закипело от злости, когда она поняла, что именно он виноват в том, что ее спутник, Мартин, сейчас находится в полубессознательном состоянии, весь окровавленный. Ей захотелось уничтожить Финна, стереть его жалкую личность с лица земли, чтобы от него не осталось даже пепла. Ладони девушки горели от энергии, которая вот-вот могла вырваться наружу, но Уна все еще пыталась сдерживать себя. Ее внутреннее «Я» твердило о том, что никогда в жизни она не хотела бы причинить кому-либо боль. Это было ее вечным законом. И даже в таком неведанном ей ранее состоянии Уне не хотелось его нарушать.