— О чем ты, воин? — Я покорно прогнула спину, надеясь, что он забудет о своем вопросе и о всех еще не заданных вопросах.
Но мой неуловимый любовник никогда не забывал о том, что могло пригодиться его мифическим Слепым старцам.
— Как называешь ты прием, который использовала в последнем бою? — Его пальцы были подобны бархату, а голос тянулся, как мед, но я хорошо знала, во что умеют превращаться этот бархат и этот мед. — Я спрашиваю, как называется твое новое оружие и где обитают те, кто учит обращению с ним?
Он спрашивал о гибком поясном мече длиной в пять локтей. Меч выковали и заточили в Керале, в школе мастера Раджаша. За право учиться у него лично я заплатила шестнадцать мер золотом, этого хватило бы на покупку стада быков. Но в быках я не нуждалась, зато искусству владеть «языком кобры» меня никто больше не мог научить. Саади дважды переспросил, как называется меч на языке народа раджпура, я дважды ответила, и вместе мы посмеялись, поскольку уроженец Горного Хибра чуть не сломал язык.
«Язык кобры» неудобен в ближнем бою, его трудно развернуть без риска нанести рану самому себе. Еще сложнее, не имея навыка, свернуть его вокруг пояса и закрепить так, чтобы «язык» послушно развернулся в нужный момент. Им нельзя быстро и тихо убить врага. Им нельзя нанести вред рыцарю, закованному в латы. Им нельзя разделать тушу оленя.
Зато владеющий «языком кобры» может легко разогнать свору бесноватых или неловких лесных разбойников. Чтобы постигнуть все приемы, требуются годы, но столько времени в благословенном краю озер, жаркой Керале, я не могла провести. Прощаясь, мастер Раджаш со смехом посетовал, что я так и не одолела главную свою ошибку. Он сказал, что, вместо того чтобы аккуратно срезать брови четверым ворам, напавшим в лесу, я сразу отрезаю им головы. Мастер Раджаш любил посмеяться и ценил добрую забаву…
Поэтому, когда пятеро с ножами окружили меня в тюремном дворе, я вспомнила шутки мастера Раджаша. Я вернула кинжалы в гнезда и потянула шнур от мягких поясных ножен.
— Что вам от меня нужно?
Атаманша тюремной банды озадачилась моей приветливой улыбкой.
— Пошли, спинку мне потрешь…
Дальше я не разобрала, они гнусно засмеялись.
— Кой-Кой, что она сказала? — Рукоять «языка», подрагивая, легла в ладонь.
— Цыганочка, да? — шептались женщины. — Точно ведь, на цыганку похожа, у меня подруга была, один к одному, только толще в два раза.
— Сложно передать, высокая домина, — нахмурился перевертыш. — Но мне кажется, она предложила тебе какую-то низость… Кажется, она предложила тебе спать с ней.
— Воистину удивительный народ, — не сдержалась нюхач. — Женщина-гроза, за последние сутки тебя уже пятый или шестой раз приглашают в постель, и не только мужчины.
— Кой-Кой, скажи ей, что я не сплю с женщинами. Еще скажи им, чтобы они, все пятеро, и те двое, что прячут ножи за спинами, кинули свое оружие на землю. Скажи, что тогда никто не пострадает.
Перевертыш перевел, тщательно подбирая слова. Ответом ему был дружный хохот. Наверное, только я и нюхач сквозь хохот слышали, как стучат кованые сапоги солдат. Нас окружали.
— Домина, позволь, я выстрелю один раз в воздух, и они разбегутся…
— Нет, не доставай оружие! Тогда они будут уважать порох, а не мою волю. Мне еще нужны эти женщины, чтобы выйти отсюда. Или ты забыл, что выйти нам не дадут?
…Они кинулись на меня, как гиены, снизу и со всех сторон сразу. Стальной хлыст распрямился со звуком, какой издает лопнувшая струна хура, и тут же согнулся змеей.
Я присела на левой пятке, для равновесия выдвинув вперед правую ногу. В обители Хрустального ручья этот прием называется «дракон, охраняющий нижний вход в пещеру», но в монастырях Шао его выполняют без оружия.
Стриженая атаманша целила мне ножом под левую грудь. Она промахнулась, а я сделала полный оборот на левой пятке. Правой ногой я подсекла долговязую сутулую девицу, что пыталась ударить меня в горло. Длинная девица столкнулась с атаманшей, обе свалились с руганью.
Еще одна женщина, мускулистая, рослая, с татуировкой на плече, шла на меня, как опытный боец, слегка пригнувшись, расставив ноги. Свой нож она ловко перебрасывала из левой руки в правую, но я легко разгадала ее нехитрый обман. За отворотом мужской клетчатой рубахи она прятала еще одно лезвие. Эта матрона мне понравилась, она словно не замечала прыжков мелюзги.
Я отвела правую руку назад, «язык кобры» послушно взвизгнул, царапнув о пол. Затем я дернула вверх, на себя, и снова вверх, не прекращая разворот.
Татуированная матрона еще летела мимо, а народ уже расступался с воплями и воем. «Язык» наискось распорол атаманше кожу на лице, от уха до подбородка, и вырвал левый глаз. С шелестом лезвие отрезало пальцы другой воровке, коренастой смуглой девке, которая уже тянулась к моему горлу. Та замерла, непонимающе разглядывая свою укоротившуюся ладонь.