– У меня тоже есть брат, – заметила Ульвхильд.
– Тот, которого забрала Марена? – Витислава уже кое-что знала о прошлом конунговой семьи.
– Нет, тот был чадо Сванхейд, а то мой родной брат. У моей матушки тоже есть сын. Он родился в Киеве, мы тогда жили там. Моя матушка из Киева родом. А потом, когда умер дед Хакон, мы приехали сюда, а Харальд остался. Он в тальбе.
– Что это?
– Это когда два князя посылают друг другу своих наследников в залог мира и дружбы. Видела Грима? Он – таль у нас от Хельги киевского. А Харальд – таль от нас у Хельги в Киеве.
– Скучаешь по нему?
Ульвхильд изогнула губы, не зная, что сказать. Когда Олав с семьей покинул Киев, Ульвхильд было два года отроду, а ее брату – только год.
– После нового лета ему придет пора получать меч, – это было почти единственное, что она о нем знала. – Отец говорил, что нужно послать для этого людей. Он, Харальд, станет мужчиной. Наверное, еще лет через пять его там женят, как моего отца. А ты по твоему брату скучаешь?
Витислава только вздохнула. Она была достаточно взрослой, чтобы хорошо понимать, какой оборот приняла ее судьба: забросила за тридевять земель, за пару месяцев пути от дома, и родных своих ей увидеть почти так же невозможно, как умерших. Полгода спустя ей и правда уже казалось, что они умерли – такими далекими и расплывчатыми виделись когда-то знакомые лица. Она привязалась к Радонеге, да и Альмунд всегда был с ней добр и часто забавлял рассказами, но при мысли об отце, матери, брате и сейчас еще щемило в груди, и сердечная боль выжимала слезы.
Ульвхильд многозначительно сморщила губы: у нее мелькнуло опасение, что ей предстоит то же самое. Уж конечно, в Люботеш или Словенск, что через реку, отец ее не выдаст. Когда случится то, чего она ждет, ей тоже предстоит дорога на другой край света.
Хотелось бы еще знать – в какой стороне света будет тот край?
Главный зимний праздник Йоль в Хольмгарде отмечали дважды. По старинному обычаю Северных Стран он приходился на три ночи полнолуния после самой долгой ночи года. Но за поколения жизни среди славян русы переняли их обычай отмечать жертвоприношениями и пирами сам Карачун-солоноворот, поэтому теперь «пить Йоль» принимались дважды: сначала приходил «новый Йоль», а потом «старый Йоль»[11]. На «новый Йоль» Олав объезжал Ильмень-озеро, пировал в каждом из городцов, что платили ему дань. Из них большинство было населено старыми словенскими родами, уже лет триста-четыреста сидевшими в этих местах, а два – варягами, в числе коих был и родной брат Олава Ветурлиди с многочисленным семейством. На «старый Йоль» все окрестные старейшины и малые князья съезжались на угощение к Олаву в Хольмгард. Многие видели юную жену Свенельда на осенних пирах, но всем хотелось поглазеть на нее теперь, после нескольких месяцев замужества. Повесть об этой удивительной женитьбе уже разошлась вокруг на много дней пути, на лету превращаясь в сказание. Несозревшая девочка, добытая за тридевять земель, так дорого выкупленная, осыпанная почестями жены и хозяйки в знатном роду, в глазах людей была окружена божественным сиянием, и люди жаждали увидеть это диво, как если бы Свенельд исхитрился снять звезду с неба.
В последний день «нового Йоля» Олав снова отправился с дружиной в святилище – оно было устроено на небольшом возвышении берега, у северной протоки, петлей огибавшей Хольмгард, – и принес жертвы богам за благополучный зимний объезд. Сванхейд окропила жертвенной кровью всех хирдманов, кому предстояло отправиться в дальний путь за данью. Когда мужчины вернулись с пира домой, Витислава вскрикнула от испуга: их лица, руки, волосы, одежда на плечах и груди были в темных брызгах засохшей крови.