Радонега приобняла Витиславу за плечи. Та невольно вздохнула. Свен, будучи дома, не так уж часто ее замечал, но без него сразу стало как-то пусто. А из двоих других деверей лучше бы Велерад остался дома – он всегда был с ней приветлив. А не этот противный Годо, что смотрит на нее, будто на мышь, застигнутую посреди стола.
– Да будет с тобой хамингья… – прошептала Витислава, глядя вслед саням и уже не различая Свена, верхом ехавшего где-то впереди.
Ей виделась белая женщина, неслышно следующая за Свеном. Раз он отправился искать славного дела, она же должна идти за ним?
И черный медведь…
– Ничего, – сказала Радонега, тоже вздыхая. – Придет весна, они и воротятся.
Сейчас, на самой верхушке зимы, казалось, что до весны еще лет десять…
В Хольмгарде справили уже и «старый йоль», в этот раз отстоявший от «нового йоля» на месяц с лишним, когда явился гонец из Взвада – заставы на устье Ловати, впадающей в Ильмень-озеро с юга. Сообщили, что к Олаву едут посланцы из Киева. Весть эта взволновала весь дом: за ней неизбежно должно было последовать нечто важное. С людьми Хельги Хитрого – славяне произносили его имя как Олег и с недавних пор почтительно именовали Вещим – северные русы каждый год встречались на Десне, где ранним летом собирался ежегодный обоз для путешествия в Саркел, так что обычные киевские новости здесь знали. Посольство от Хельги означало нечто такое, что способно переменить весь порядок и уклад или подтолкнуть значительные события.
– Уж не затеял ли Хельги опять пойти на греков? – гадал Олав в кругу своих приближенных. – В тот раз он удачно сходил, но с договором цесари тянут уже три лета. Не задумал ли он подтолкнуть их копьем в задницу и просит нас о помощи?
– Тогда нам придется решать, куда идти – с ним или на сарацинов, – напомнил Торстейн.
– Я не прочь побывать у греков, пока в силах натянуть лук! – усмехнулся Альмунд. – Да и парням охота поглядеть, как виноград растет.
– Годо не вернется домой без цесаревой дочери, после того как Свен так отличился со своей женитьбой! – воскликнул Олав, и все засмеялись.
Заключения договора с цесарями, который дал бы право возить свои товары на константинопольские торги, с одинаковым нетерпением ждали и в Киеве, и в Хольмгарде. Еще один, новый путь к источникам серебра, золота, шелка, вина и прочего был очень важен на случай возможного разлада с хазарами.
– Если с самим Хельги ничего не случилось! – многозначительно заметила Сванхейд. – Он ведь человек уже не молодой…
– И этого нельзя исключить… – задумчиво ответил Олав.
Они с женой переглянулись. Если так, то следующий киевский князь сейчас находится в их доме, а это повод призадуматься.
Лет двадцать пять тому назад через Ладогу и Хольмгард прошел на юг некий вождь с дружиной по имени Хельги сын Асмунда, Хельги инн Витри, как его звали свои, то есть Хельги Хитрый. Он происходил из рода Скъёльдунгов, но ютландскими Кнютлингами был вытеснен из своих владений и отправился на Восточный путь поискать новых. Олав, в то время ребенок, самого Хельги не запомнил, у него осталось в памяти лишь смутное ощущение, будто происходит нечто важное. Это называлось «когда здесь были даны», и суть дела ему уже потом передавали отец и мать. Хельги желал отправиться в сторону чуди, где можно раздобыть ценные меха и восточное серебро, но туда его не пустил Хакон, отец Олава и тогдашний владыка Хольмгарда: этими мехами он сам брал дань, а потом сбывал хазарам. Уже более ста лет дорожка, вымощенная серебряными шелягами, тянулась с юго-востока, от берегов Хазарского моря, на северо-запад, до крайних пределов Страны финнов, за которой только Ётунхейм, и по этим светлым следам сюда, на Восточный путь, снова и снова стремились отважные охотники за славой и богатством.
– Но я не возражаю, если ты пойдешь на юг, – сказал Хакон молодому вождю. – Там уже немало русов – в Сюрнесе на верховьях Днепра, в Киеве на полпути к Греческому морю. Я слышал, лет двадцать назад они ходили на то море викингскими походами и стяжали славу. В тех краях отважный человек найдет свою долю.
Хельги понимал: те русы, что сидят на Днепре, не более самого Хакона захотят делиться своим счастьем. Но биться с Хаконом он был не в силах, и оставалось принять то, что ему предлагали.
Хакон, признаться, думал, что более никогда не услышит об этом удальце, что Хельги сгинет на славянских реках или будет убит в борьбе с Хёскульдом из Кенугарда, имевшим в союзниках самого цесаря. Но нет – изгнанника любили боги и вели туда, где припасли для него лучшую долю. Прошел год, и от Хельги прибыли посланцы: он сообщал, что овладел Кенугардом и прилегающими к нему землями, и теперь предлагал Хакону союз на равных. Пока что Хакону не было большого толка в этом союзе: земля Полянская, зажатая между древлянами на правом берегу Днепра и хазарскими данниками – на левом, ничего важного не могла ему предложить. Но Хельги и это сумел изменить. В ближайшие пять-семь лет в Хольмгард приходили вести о том, что он подчинил себе земли по Десне, до того подвластные хазарам. Это уже было важно: по Десне проходил торговый путь на верховья Оки, а потом на реку Дон, в город Саркел и далее в страну хазар. Туда увозили ценные меха северных лесов, а взамен доставляли шелк, серебро, другие сокровища восточных стран. На севере все дивились: видно, уж очень плохи дела у хазар, если они выпустили из рук такой важный узел торговых путей. «Думаю, это ненадолго, – говорил тогда Хакон. – Каган соберется с силами и вернет свое добро!» Два-три года Хакон выждал, не пришлет ли каган войско, чтобы вышвырнуть наглеца из Киева, которым когда-то, сто лет назад, владели сами хазары. Но у того, как видно, нашлись более важные заботы, чем судьба глухого клочка земли на другом краю света. Каган умер, нового по каким-то неведомым здесь причинам хазары так и не выбрали, а правившие вместо него хакан-беки были заняты чем-то другим. Десна и прилегающие земли оставались подвластны Киеву.