– Сорта! – Я обернулась и тут же отвела взгляд. Передо мной стояла мать Гасси. Худая, как ветка, с побелевшими волосами, – раньше они были цвета тёмного золота – в лучшем платье, тёмно-синем, с вышивкой, и распахнутой на груди лохматой шубе.
– Или лучше «Иде»? Прости, не знаю, как тебя сейчас лучше называть. – Она говорила, запинаясь на каждом слове, делая долгие паузы после каждого слова, как будто задумываясь: стоит ли продолжать?
– Лучше Сорта. Здравствуйте…
– Здравствуй, здравствуй. – Она по-птичьи покивала и рассеянно взяла с моей тарелки надкусанный пирожок.
– Я от этого уже откусила. Может быть, вы хотите лучше…
– Как я рада тебя видеть. – Она быстро моргала – Гасси делал точно так же – и явно совершенно меня не слушала. Пирожок она есть не стала и так и держала в руках, как будто позабыв о нём. – Как ты выросла. Совсем взрослая девушка. Удивительно, удивительно. Я тебя совсем не вижу в последнее время. Как нарочно, забавно, да?
– Да, очень забавно. – Я отчаянно озиралась по сторонам, стараясь, чтобы она не заметила, и надеясь увидеть кого-то, кто пришёл бы мне на помощь.
– Раньше ты всё время ходила в школу мимо нашего дома. А теперь совсем перестала.
– В этом году я уже не ходила в школу.
Она на миг замерла, и её глаза помутнели.
– Да, – особенно медленно пробормотала она, глядя в одну точку. – Как быстро время летит, правда?..
– Мария! Вот ты где. – К столу деловито приближалась моя спасительница, бабушка Гасси. Несмотря на слепоту, она двигалась быстро и уверенно, и деревянную трость с набалдашником в виде оскалившейся ревки держала подмышкой, явно отлично обходясь без неё. Драгоценная трость – я помнила историю о ней, полученной госпожой Торре в дар от покровителя давным-давно, в Химмельборге – когда она ещё не была ссыльной учёной в захолустье, забытом Миром и Душой.
Они с дочерью были похожи – обе худые и высокие. Но если белые волосы дочери были неряшливо рассыпаны по плечам, высокая прическа матери лежала волосок к волоску. Подойдя ближе, она протянула руку и коснулась моего лица.
– А! Сорта Хальсон.
– Здравствуйте, госпожа Торре.
– Здравствуй, здравствуй. – Она мягко, но твёрдо ухватила маму Гасси за локоть. – Я же велела Нэду присматривать за тобой. Что за безмозглый мальчишка.
Нэд – старший брат Гасси, и мальчишкой мог считаться разве что с очень большой натяжкой. С другой стороны, по сравнению с госпожой Торре любой казался желторотым юнцом.
– Извини нас, Сорта. Наслаждайся праздником. – Она вдруг наклонилась ближе ко мне, улыбнулась заговорщически. От неё пахло старостью, но я заставила себя сидеть неподвижно. – Зайди ко мне завтра утром, ладно? У меня для тебя кое-что есть, а тебя нынче так трудно встретить. Молодые все очень занятые.
– Да, госпожа Торре. Конечно. Я непременно зайду.
– Вот и славно. – Она вытащила пирожок из ослабевших пальцев дочери и положила ко мне на тарелку, а потом властно кивнула ей. – Идём.
Со спины они были похожи, как сёстры. Прямые, белоголовые.
– Вот ты где! – Я не успела подумать о том, зачем могла понадобиться бабушке Гасси, потому что Седки наконец настиг меня – взлохматил мне тщательно уложенные косы и потянул за собой. – Давай, доедай живее, раз-раз! Скоро начнутся танцы.
– Тебе не с кем потанцевать? Никогда не поверю.
Он вдруг смутился, отвёл глаза – таким я никогда его не видела.
– Сегодня твоё Шествие. Я хочу поплясать с сестрой – что в этом такого? Но если ты не хочешь…
На сердце стало тепло, и на миг я забыла и о своих тревогах, и о зловещей улыбке госпожи Торре, и об Ульме и страхе в его глазах.
– Конечно, хочу, Седки.
Музыканты закончили настройку, и столы начали двигать к стенам, расчищая место для танцев. Мы с Седки положили шубы на скамьи – кожу тут же стянуло мурашками, несмотря на препарат под потолком – и он предложил мне руку.
Совет Десяти
Валовый жир в лампах горел ровным зелёным светом. Ламп было с десяток, не меньше, и всё равно комната плавала в густом полумраке.
К низким каменным сводам тут и там лепились лохматые лепестки мха и мерцающие грибы – влажность была запредельная, и, сколько их ни счищали, вскоре они появлялись опять. Но было тепло – печень крупного вурра, заключённая в тёмный футляр под потолком, прогревала всю комнату – и прогрела бы в два раза большую, будь это необходимо.
Но этой комнаты для ежемесячных собраний вполне хватало – кроме Десяти на ней всё равно разрешалось присутствовать только ученикам – в редчайших случаях – и проверенным слугам.