Эрику не раз доводилось удовлетворять чужое любопытство такого рода. Он знал, каково это, – но это никогда не ранило его глубоко. Он-то, в отличие от Рагны, не искал ни сочувствия, ни нежности, ни тем более любви.
Эрик с трудом поднялся – в нём самом эликсиры всё ещё бурлили, прокладывая тайные тропы в теле, изучая его и друг друга – и, нашарив Рагнину руку, сжал в своей.
– Ты права, – сказал он ласково, про себя подумав: «Глупо будет, если я и вправду совершаю ошибку». – Прости. Мы поговорим, когда вернёмся. И я расскажу… То, что ты хочешь узнать. По рукам?
Она кивнула – мигнуло солнышко на её лице.
– По рукам, Стром.
Он и не ожидал, что ему сразу станет настолько легче – как будто тяжесть упала с плеч. До этого момента Эрик и не осознавал, как сильно в глубине души хотел довериться ей.
– Тогда – двух дорог и горячего сердца.
– Двух дорог и горячего сердца.
Новые рекруты редко прощались так, но они с Рагной отдавали должное старым традициям. С чего бы годами приносившим удачу ритуалам перестать работать сейчас?
Эрик привык думать о себе – да и о ней – как о глубоких стариках, хотя ни один из них пока не перешагнул порог тридцатилетия. Ещё одна издержка жизни препаратора – одна из десятков других.
– Мы с тобой – как старые супруги, правда, Стром? – сказала она, будто прочитав его мысли. – Может, это с тобой мне надо задуматься о домике в отставке, а?
– Может быть. – Он в последний раз проверил её разъём, свой разъём, увидел её – Рагна связь уже открыла – и взъерошил её короткие светлые волосы. – Ладно. Увидимся на той стороне.
– Да. Выход тридцать один.
– Тридцать один.
Она ни разу не оглянулась, идя по рукаву коридора, ведущего к площадке, с которой охотников забирали, чтобы отвезти ко входу в Стужу. Рагна была профессионалом – он учил её сам – и Эрик знал, что она уже не думает ни о нём, ни об их разговоре.
Сам он несколько раз глубоко вдохнул, выравнивая сердечный ритм, прикрыл глаза, погружая мир в полумрак, и зашагал по своему рукаву. Его путь лежал к лётному залу – каждая пара охотник-ястреб всегда приходила на охоту по заранее заданным коридорам и в заранее оговорённое время. Паре нужно было сонастроиться, и не стоило мешать друг другу.
Но теперь пора встретиться с другими ястребами, которым предстояла сегодня охота. Чем ближе Эрик Стром подходил к лётному залу, тем лучше слышал ровный деловитый гул – бормотание кропарей, чей-то нервный смех, жужжание инструментов, специфический звук капсул, больше всего похожий на тихое всхлипывание.
Он почувствовал знакомый зуд, горьковатое, терпкое возбуждение. Запах его тела изменился. Зрачки расширились. Волосы на теле и голове приподнялись, и по коже побежали мурашки.
Иногда он ненавидел себя за то, до какой степени любил всё это.
– Стром! Капсула тридцать один.
– Иду.
Новый кропарь – полный, неповоротливый, с постоянной одышкой – помахал рукой, похожей на связку колбасок.
– Как самочувствие?
– Полный порядок.
– Что-то новое в составе?
– Нет, – Стром соврал, не моргнув глазом. Его прежнего кропаря провести было бы куда труднее, но с этим они были знакомы слишком недолго и пока не успели друг друга изучить. Не слишком хорошо для охоты – но у всего есть две стороны.
– Хорошо, хорошо. – Пухлые пальцы одной руки с неожиданным проворством бегали по кнопкам на панели капсулы, пока другая деловито ощупывала разъём, мерила пульс, прикладывала трубку к сердцу. – Всё хорошо. Пульс немного учащённый… Ты нервничаешь?
– Нет.
Прошлый кропарь не стал бы об этом спрашивать. Стром никогда не нервничал перед тем, как отправиться в Стужу.
– Принимал какие-то лекарства? Снисс? Другой алкоголь?
– Нет.
Кропарь оторвался от кнопок и сделал пару пометок в блокноте. Кажется, он колебался, но всё же кивнул.
– Всё в порядке. Можешь проходить.
В лётном зале было прохладно, и Эрик привычно поёжился, снимая камзол, рубашку, сапоги, штаны и, наконец, бельё. Слева от него раздевалась пышногрудая ястреб по имени Лоис, с которой они пытались сработаться лет пять назад, и с тех пор не ладили. Эрик отогнал от себя мысль взглянуть разок на её грудь – скорее из вредности, чем из любопытства. В лётном зале препараторы не смотрели друг на друга – это было не принято. Каждый был сосредоточен на предстоящей охоте.
Зато взгляды кропарей, цепкие и липкие, мелькали, казалось, повсюду. Они то и дело останавливались не только на своих ястребах, но и на чужих. За указание на чужой просчёт полагалась премия – и кропари совершенно не стеснялись высматривать ошибки в работе друг друга. Слишком высока была у этих ошибок цена.