— О… — и прежде чем Закат придумал оправдание своим знаниям, оправдала его сама: — Так ты про Темного Властелина все-все знаешь? Расскажи еще!
Просьбу поддержали остальные девицы, Ежевичка поставила условие — слушать ушами, говорить ртом, а работать руками. Выдала Закату пару кореньев, не чувствительных к «сказочным», сама присела тут же, подперла щеку морщинистой рукой. Закат глянул на нее исподлобья, примеряясь. Перебрал скудную память, словно камушки в горстях пересыпал. Выбрал историю, будто только что возникшую в голове, на пробу чиркнул остро заточенным лезвием по твердому корню. Перекатил начало были-сказки во рту. Решился.
— Это случилось очень давно, еще до того, как Герой перестал быть один и появились светлые рыцари…
***
Темный Властелин сам посещает деревни, не заплатившие дань в срок. Обычно, когда он въезжает в ворота, посреди улицы уже стоят мешки с зерном и единственный человек — старый, больной, калека или просто вытянувший желтую горошину на поспешно устроенной жеребьевке. Его жизнь — вира, которую они платят за промедление… Если, конечно, несчастный не сумеет объяснить, почему дань не отдали сразу.
Обычно они слишком пугались, чтобы хоть что-нибудь сказать. Но этот человек был особенным.
— Змеи в поле приползли, гнезда свили, из них птицы вылупились, в лес ускакали, а из леса вышли, глядь, целые медведи, да как начали песни петь!
Свита затыкает уши, отворачивается, отъезжает подальше, не то пытаясь сохранить рассудок, не то не желая запачкать платья, когда голова дерзкого краснобая слетит с плеч. Темный Властелин слушает с интересом, а крестьянин и не думает умолкать.
— Мы те песни услыхали, думаем — ничего себе рыбы уродились! И давай их корзинам ловить, а они в небо взлетели, плавниками машут, кричат, славу Темному Властелину разносят! Мы и думаем — таких нельзя ловить, таким, может, поклоняться надо! Стали строить храм, да прямо в поле, где они уродились, а храм глядь, под землю ушел! Мы тогда…
Темный Властелин хохочет, подъезжая ближе к своей жертве, наклоняется к самому его лицу, заглядывает в пронзительно-голубые глаза. Баечник не сбивается ни на миг, даже когда нависающий над ним Темный Властелин резким, обманно опасным движением выбрасывает вперед ладонь. Кинжала в ней нет, только монеты, что сыпятся на голову крестьянину, такие же золотые, как его волосы.
Тогда Темный Властелин уехал, не забрав дань.
А через три дня впервые заговорили о Герое.
***
Когда он вышел от знахарки, солнце уже утонуло в полях. Девицы разбежались по домам, пока Ежевичка не торопясь отбирала и смешивала травы. Закат стоял к ней спиной, вглядываясь в далекую деревню.
— Зачем тебе это понадобилось, бабка?
За спиной засмеялись не старческим, молодым смехом.
— А зачем тебе, Темный? Ты от своей судьбы сбежал, словно чашка весов под стол ускакала. Думаешь, весы от этого точней станут?
Последний луч скрылся за горизонтом, Закат наконец обернулся. В дверях стояла стройная девушка, старушечьи одежды висели на ней, едва доходя до колен.
Бабка, спрятавшаяся под боком у судьбы. Женщина, готовящая Героя на битву. Девушка, жертва Темного Властелина, умершая когда-то на алтаре от его ножа.
Сколько их было, таких жертв? Третьего дня третьей луны, когда весна уже пришла, но и зима не спешит отступать, и красная кровь впитывалась то в белый снег, то к черную землю. Он искал подходящих девушек или детей, черноволосых и кареглазых, выкупал их, воровал, убеждал и приводил силой.
Когда он решил, что слишком часто умирает из-за ненужного ритуала, судьба лишь раз послала ему жертву. День в день, третьего дня третьей луны.
— А ты хотела бы, чтобы в Залесье было две бабки?
Ежевичка улыбнулась, показав ровные белые зубы. Покачала головой, протягивая мешочек с травами, а когда он взялся за него, накрыла его ладонь.
— Я не жалею о своей жизни. И не жалею, что Дичка осталась просто Дичкой. Но ты поступаешь неправильно.
Закат вырвал руку из ее хватки, отвернулся молча и резко, зашагал по тропинке к деревне. Вслед донеслось тихое, ознобом проходящее по хребту:
— Ты оставил после себя пустоту, но не думай, что ее никто не заполнит.
Повел плечами, словно пытаясь стряхнуть с них голос бабки-девы, упрямо сжал губы.
Он еще верил, что не пожалеет о своем выборе.