— Мама!
Хоровод замер. Кричала торопливо взбирающаяся по крутому склону Шишка, испуганно оглядываясь на лес. Добежав, уткнулась в живот Горляны. Детская гурьба, без надзору растянувшаяся едва не до опушки, теперь испуганно жалась к родителям, а во тьме между деревьев начали появляться огни.
Разорвался круг, разъединились дружески сомкнутые ладони. Сжались бессильно кулаки, кто-то тыкал пальцем, силясь пересчитать надвигающиеся факелы.
«Обманка», — вдруг понял Закат. Добрался сквозь беспокойную толпу до Медведя, сказал негромко:
— Их не больше двух десятков. Часть факелов не двигается, а остальные по парам. Их несут в обеих руках.
— Нам и два десятка не одолеть, — нахмурился староста. Но все же отмер, велел зычно: — Все в деревню! Не бежать! Отходите спокойно и тихо. Кто не умеет драться, запритесь в домах, остальные соберитесь у забора.
Крепко сжала мужнину руку Горляна, привлекла к себе младших дочек:
— Слышали? Пошли домой.
— Но мам, мы умеем… — попыталась возразить обычно тихая Щепка.
— Надо будет, и я сумею, — оборвала ее женщина, подталкивая в спину. — Но пока не надо, так что идем. Скорей, дети!
Только что праздновавшие люди стекали с холма тихой темной толпой, отступали от пламени костра и надвигающихся факелов. Медведь стоял, щурясь в ночь. Заметив, что Закат не уходит, только фыркнул:
— Не много ли им будет чести, два переговорщика, — но прогонять не стал. Ждали, староста сложив руки на груди, Закат — отчаянно жалея, что нет меча, оголовье которого привычно искала ладонь. Пришлось заменять его выдернутой из костра веткой, не пылающей, но светящейся багровым жаром.
Наконец из темноты вынырнула невысокая фигура, откинула капюшон, открыв худое лицо, наполовину занавешенное волосами, кажущимися огненными в отблесках пламени. «Девушка», чуть удивленно подумал Закат. Он не так часто встречал вооруженных женщин, хоть среди рыцарей, хоть среди собственной стражи. С разбойниками же ему раньше видеться не доводилось.
Она на миг задержала на нем взгляд, перевела на старосту. Дернула уголком губ. Факелы за ее спиной остановились, скрывая в тени тех, кто их нес.
— Мы пришли за зерном, — голос у разбойницы оказался высокий, хриплый, будто она когда-то застудила горло, и оно так никогда больше и не оттаяло.
— Вы не похожи на сборщиков подати, — возразил староста. Женщина хмыкнула.
— Верно. Но у нас есть мечи и стрелы, так что лучше отдайте все по-хорошему.
Староста помедлил, раздумывая, и Закат вдруг отчетливо понял — он сейчас ее вызовет. Как когда-то вызвал его самого. И умрет, потому что видно было сразу — эта женщина прирожденный боец. Ее не одолеть крестьянину, даже тому, кто когда-то целый день учился у Темного Властелина.
Закат шагнул вперед, опустив пылающую ветку, умышленно став так, чтобы осветить снизу лицо, а огонь костра мог создать иллюзию короны.
— Эта земля — моя. Ты смеешь бросать мне вызов?
Ему пришлось приложить усилия, чтобы голос прозвучал пугающе. Он так старательно отучался от того, что раньше выходило само собой, и теперь возвращаться к тону Темного Властелина было сложно. Помогало то, что за ним действительно была его деревня, и от одной мысли, что ее могут разграбить, перед глазами вставала багровая пелена.
Разбойница неуверенно всматривалась в его лицо, Закат чувствовал ее колебания. Поэтому шагнул вперед, напирая, рыкнул, нависнув над ней: