— Ка-хым! — кто-то гулко откашлялся у меня за спиной. Внезапно, блджад!
Отпрыгнув и резко развернувшись, я никого не увидел и, по наитию, опустил взгляд. Коренастый мужичок ростом чуть выше моего колена смотрел на меня, почесывая куцую, словно собаками драную, бороденку.
— Чой-то ты какой-то нервный, Клах. Как к тебе ни подойду, ты всяк раз шарахашся. Ты эта, ромашки себе завари и попей. Помогат.
— Пыхась?
— Дык, а кто еще? Я, — Пыхась подумал и важно прибавил, — Вестимо. И эта… исполать.
"Так вот кто там под кустами шастал," — подумал я, а вслух произнес:
— И тебе гой еси, Пыхась. По добру ли пожаловал, или опять хрень какая приключилася?
— Тут эта, Клах, я к тебе посланником. Девки, понимаш, беспокоются.
— Какие девки?
— Жидкие и деревянные. А какие еще девки бывают?
— Это ты про ундин и дриад? — догадался я, — И что у них за беда?
— У той беды твое имя, Клах, — ответил Пыхась, — Твое и той девки, что вместе с тобой по лесу и озеру нынче какие-то лучи пускала.
— А-а! Это мы эфир сканировали, — с облегчением выдохнул я, — Это неопасно.
— Не знам, не знам, — с сомнением покачал головой Пыхась, — Девки говорят, у них от ваших лучей в мозге чесаться начинат… Оно конечно, у девок завсегда что-то где-то чешется, но чтоб в голове — это редко быват. Вот они и беспокоются. Думают, вы их этими лучами извести хотите.
— Интересно, Пыхась, а у тебя, когда ты такие речи произносишь, ничего не чешется?
— Ха, ты по моей мозге ишшо попробуй попади!
— Да я не про твой увертливый мозг, я про затылок и уши. Давно их тебе Мыхась драл после подзатыльников?
Пыхась вздрогнул и, на всякий случай, оглянулся.
— Это с чего бы дядьке мне леща давать?
— А с того. Давай при встрече ты ему про девок повторишь, и мы посмотрим… Хотя, лучше, наверное, уговорить Мыхася пореже тебя по голове бить — может мозг расти начнет, поумнеешь.
— Да куда мне ишшо больше умнеть-то, Клах? — удивленно вопросил Пыхась, — А про затрешшины поговори, авось послушат. Он тебя с якого-то переляку уважат… Или "с глузду"? Забыв! А и ладно! Девкам-то что сказать? Будете вы их лучами травить или пущай сами справляются?
Я задумался.
— Знаешь, я тебе так сразу не отвечу, а Лена спит. И будить мы ее не будем, — упредил я Пыхася, — Давай так: завтра утром после завтрака подходи к отелю, тогда и обсудим. Да, а почему девы леса и воды сами не пришли — тебя послали?
— Эка ты их обозвал красиво!
— Дарю. Пользуйся.
— Хм… а сами они стесняются тебя и даже опасаются. Дикие девки-то! И эта, Клах, а чегой-то ты меня опосля завтрака зовешь — боишься, што обьем? Или жадный такой?
— Вот ты нахал! Ну, приходи на завтрак.
— То-то. У меня, вишь, к хозяйке готеля тож вопросец имеется. Обсудить надоть.
— Тоже от ундин с дриадами вопрос?
— От них. Сплошная морока мне с ентими девками елок и речек, — гордо заявил Пыхась, — Ничо без меня не могут! Ладноть, тады бывай до завтрака, Клах.
Пыхась направился к лесу, а я вдруг вспомнил, что Лена оставила сканер включенным на ночь.
— Погоди, Пыхась.
— Ну, чо ишшо?
— Мы установку до утра включенной оставили. Ну, лучи эти.
— А-а, так девки меня потому и послали. Сами они на другой конец озера отбежали. Чешется у них мозг от лучей ваших — я ж говорил, забыл, што ли, Клах? Ты себе пустырника завари и попей. Помогат.
Когда я вошел в гостиницу, братцы, уже поужинав, направлялись на второй этаж в номера. Как-то они быстро поговорили с "тетей"… Из кухни выглянула пани Берта, успевшая сменить ночной мешковатый камуфляж на темное платье строгого кроя.
— Кирил, чаю не хотите?
Я прислушался к организму. Организм устал. Ему хотелось в душ. Еще его немного раздражал остаточный вкус петрушки во рту (можно было поменьше пучок взять). И да, он хотел чаю. И чего-нибудь посущественнее — тоже.
— А чахохбили осталось? — в робкой надежде спросил я, но пани Берта развела руками.
В одной дореволюционной кулинарной книге имеется такой часто цитируемый пассаж: "Если к вам пришли гости, а у вас ничего нет, пошлите человека в погреб, пусть принесёт фунт масла, два фунта ветчины, дюжину яиц, фунт икры, красной или чёрной и приготовьте лёгкие закуски…" При этом поклонники вальсов Шуберта (назовите хоть один!) и французской булки, хрустя "кириешками" вздыхают: "Такую страну просрали!" Угу. Было б что! Мне кажется, Молоховец писала свою книжку тем "молодым хозяйкам", которые жили в мире розовых пони, писающих радугой. Не случайно она потом ударилась в мистику. Думаю, чаще случалось так, как вспоминал Виктор Шкловский: "К нему придешь — он похлопает в ладоши, придет горничная, молодая и толстая. (Хозяин) скажет: