— Стоп-стоп-стоп! — возмутился я, — Это почему это я — "за исключением"?
— Не вы, Кирил, а Лена, — невнятно уточнила пани Берта, при этом помрачневшие Марик с Юзиком коротко кивнули, соглашаясь. — Лена, мы вам позже все объясним, а пока просто доверьтесь своим братьям и мне: не стоит вам оставаться. Вы готовы поверить нам на слово? Без объяснений.
Лена перевела удивленный и немного испуганный взгляд на братьев и неуверенно кивнула.
— Вот и славно! — с облегчением выдохнула пани Берта, — Теперь вы, Кирил. Ваше присутствие здесь и сейчас слегка путает некоторые планы, а Лене нужен сопровождающий. Уважаемые, — обратилась она к ундине и дриаде, — вы сможете перевести двоих человек в ваш мир? У меня, конечно, есть нужный артефакт, но следы от его использования…
— Да, Елену мы сможем провести, — кивнула дриада.
— А пузанчик и сам пройдет, — хохотнула ундина и пихнула меня в бок пухлым кулачком. Она вообще не очень-то походила на привычный образ представителей русалочьего племени. Слишком жизнерадостная и полная. Я бы даже сказал — расплывшаяся. Хотя, лет кучу назад, да с такими формами и характером… смерть мужикам, а не русалка. В хорошем смысле слова "смерть".
— "Пузанчик"? — сначала удивилась пани Берта, но тут же помотала головой, отметая ненужные сейчас подробности.
А гадский Марик опять хихикнул и шепнул брату:
— Так у него, получается, не только руки от петрушки пухнут, да?
А я-то слышу и все-все-все запоминаю…
На прощание пани Берта вручила мне две спортивные сумки:
— В этой кое-какая еда… В основном, конфеты, правда, — смутившись, пояснила хозяйка озера и леса, — А эту сумку, пожалуйста, верните мне, когда все так или иначе разрешится.
— Хорошо. Но с вас ответы на некоторые вопросы. Если можно, конечно.
— Разумеется, Кирил. Надеюсь, мы позже с вами обо всем обстоятельно поговорим. И… благодарю. За все.
Я просто кивнул в ответ. А что было сказать? Я не специально? Понятно, что пани Берта благодарила не только и не столько за сумку, но и за все случившиеся в последние дни. Ладно, считает, что я ко всем этим событиям и совпадениям причастен — и пусть. Не мне ее разубеждать… Хм! Знакомый запах из сумки с провизией. Очень знакомый. Вот только конфеты так не пахнут. Даже самые лучшие… Зато пряное копченое мясо… Что-то я опять проголодался. Наверное, нервное. Нервное, наверное…
И разумеется, в последний момент, когда ундина с дриадой, тяжело вздохнув, подняли руки, вдруг всполошилась Лена.
— Ой, подождите! Я забыла! Я сейчас! — она кинулась к "грузовозику" и принялась торопливо развязывать шкаф управления. — Юзик, помогите! Не могу узел распустить!
В шесть рук (с присоединившимся Мариком) "братья и сестры" освободили дверцу, и Лена, пошерудив внутри отверткой и бокорезами, вытащила две большие металлические пластины, густо исписанные крякозябрами и каляками-маляками. Пластины на мгновение тускло блеснули в лучах заходящего солнца и тут же скрылись в сумке с лениным ноутбуком.
— Все, я готова. Извините.
Дриада в молчаливом осуждении поджала и без того тонкие губы, а ундина ободряюще улыбнулась…
— Пыхась, а ты не идешь, что ли? — позвал я подозрительно задумчивого малыша.
— А? Не, Клах, я тута ишшо чуток побуду. Погляжу, што да как. Попозжа свидимся, — и Пыхась, что-то бормоча под нос, направился в отель.
— Свидимся, — негромко произнес я ему в спину, попрощался с пани Бертой, Ланой, Стасом и братцами и, войдя в тающее облачко закрывшегося портала, почти привычно нащупал тропу девятым полуётунским чувством. Хм, скорее, тропку, а не тропу. Узенькую и вихляющую из стороны в сторону, словно ее торили на самых-самых последних каплях/щепках силы. Эх, надо было с ними идти, а не ЗА ними! Глядишь, и помог бы…
В последние месяцы у временно исполняющего обязанности завлаба, а теперь еще и командира особой группы, пана Лаврика редко бывало хорошее настроение. Давно миновали беззаботные и безоблачные дни детства, когда для радости порой достаточно полнейшей ерунды и малости. Увы, если мы кузнецы собственного счастья, то с годами трудозатраты возрастают чуть ли не в геометрической прогрессии. И даже наивная формула: "Счастье — это когда тебя понимают," — все чаще оборачивается унизительным: "Я тебя понял, а теперь помолчи и послушай."
Шестой час трясясь по отвратной грунтовке на жестком сиденье армейского мобиля, пан Лаврик напрасно пытался найти ответ на один из вечных вопросов: "Как дошел я до жизни такой?"