Правда, этот толстопузый сейчас глядел именно на нее, не сводил масленно блестящих глаз, и под этим взглядом Настя почувствовала себя голой. В ответ уставилась так же дерзко. Переглядеть могла кого угодно, еще в школе с девчонками на спор могла долго смотреть любому человеку в глаза.
Дверь скрипнула еще раз, впуская еще двоих: первым вошел молодой, рослый и стройный, вторым – беспрестанно кланяющийся Докужтуг-ага.
Торговец что-то сказал; что именно – она не поняла, по-турецки пока особо не понимала, но старческий палец, кривой, как высохшая ветка дерева, весьма однозначно указал в ее сторону. Значит, вот и ее время настало. Вот и ты, Стаська-Настаська, стала товаром. Куском мяса. Кому же из двоих предстояло стать ее хозяином?
Толстый и пучеглазый был противным, но при взгляде на молодого у нее по спине бежали мурашки. От страха ли? Или от каких-то невнятных предчувствий? Словом, чем к молодому – уж точно лучше утопиться.
– Сними покрывало, – велел Докужтуг-ага. Она молчала, сузив глаза. Он подошел, протянул руку и сам стащил с ее головы покрывало. Ну, конечно, товар ведь надо лицом показать! Товар… А что у нее есть, кроме волос?
– Похоже, Ибрагим, она не вполне нормальная, – повернувшись, сказал по-итальянски толстопузый молодому и захохотал – гулко, противно. – Чего она все время скалится?
– Потому что, глядя на твою рожу, не скалиться невозможно, – отрезала она, сощурив глаза. Может, жирный захочет ее ударить? Пусть только попробует!
Но жирный шутку оценил. Вернее, не саму шутку: там, признаться, и оценивать-то было нечего – оценил он то, что она еще способна шутить.
Захохотал снова, и смех его в этот раз показался Анастасии не таким уж и противным.
– Поздравляю с удачным приобретением, Ибрагим. Гляди, чтобы она тебя не покусала.
Молодой шагнул вперед.
Ибрагим. Ибрагим-паша. Ближайший друг султана. Неужели он?! Неужели… неужели ей действительно предстоит стать той самой Роксоланой?!
Да нет, просто совпадение! Мало ли в Турции Ибрагимов…
Ага, «мало ли в Бразилии Педро».
– Я ее, возможно, для подарка беру. Еще не решил, – пробормотал Ибрагим, не отрывая от нее взгляда.
Неужели и в самом деле – тот самый Ибрагим?! Сейчас Анастасия не помнила о том, что совсем недавно – или, наоборот, давно, в другой жизни, – сидя за экраном компа, думала о том, что, если бы Роксолана, та, настоящая Роксолана, сумела найти с Ибрагимом-пашой общий язык, вместе они и в самом деле могли бы перевернуть мир. Она смотрела на молодого и, в общем-то, привлекательного мужчину и с ужасом понимала, что не воспринимает его, что называется, органически. Если бы она была собакой – у нее сейчас бы вздыбилась шерсть по хребту.
Ляпнуть бы еще что-нибудь – обидное, злое, все равно что, – лишь бы не купил и не подарил потом султану, лишь бы не обрек на эту проклятую «роксоланью» жизнь! Но слова, как на зло, на ум не шли. Никакие.
– Кому в подарок? – заинтересовался пузатый.
Ибрагим молча пожал плечами.
– Он просто боится, что не справится со мной. Все ищут покорных рабынь. А непокорных – сбагривают кому-то другому.
О, а она и не знала, что помнит итальянский настолько хорошо, чтобы «родить» такую длинную фразу. Может, тетя Аля была права и ей и в самом деле не стоило забрасывать занятия языками? Впрочем, что уж теперь-то говорить.
Довольный ее ответом, толстопузый заржал, поглядывая на Ибрагима. Тот молчал, и выражение его лица не изменилось.
Потом, так же молча, он протянул Докужтуг-аге кошель. Тот жадно схватил – и растерялся. Пересчитать? Вроде бы неприлично. А не пересчитать – боязно. Все это настолько явственно читалось на его физиономии, что Анастасия не выдержала и снова рассмеялась.
– Хюррем, – вдруг сказал Ибрагим и, повернувшись к своему толстому спутнику, повторил: – Я буду звать тебя Хюррем.
– Господин назвал тебя Смеющейся, – укоризненно качая головой, поведал Докужтуг-ага. Сам он ее смеха явно не одобрял.
Что это – насмешка судьбы? Почему она попала в тело именно этой женщины?! Той, которую не понимала, которую осуждала, а может, и презирала слегка. Почему?!
Пожалуй, до того, как было сказано это слово, у нее оставалась какая-то надежда: пронесет. Быть ей обычной толстомясой рабыней, ходить в хамам и объедаться халвой, хурмой и еще какой-нибудь… хренотенью. Скука, лень – но хотя бы никакой подлости. Но вот слово было сказано, и слово это звучало «Хюррем». Безобидное на первый взгляд, оно несло в себе совсем не тот смысл, который вкладывал в него сейчас Ибрагим, который вкладывали в него все, говорящие по-турецки. На самом деле это слово переводилось для Анастасии совсем по-другому. «Или ты, или тебя!» – означало это самое «Хюррем», и так же не хотелось ей этого. Впрочем… Исправить нельзя только тогда, когда уже «все умерли». Настоящая Хюррем добивалась чего-то – и добилась. А она, Анастасия, вовсе не Лисовская. Она – Анастасия Самойлова. Совсем другой человек. И, стало быть, может ставить совсем другие цели и добиваться их. Так что – все в ее руках!