Во-первых, это был вовсе не дворец. Ну, по крайней мере – в понимании Стаськи. Ей приходилось посещать разные дворцы Питера – мама считала, что «образованный ребенок обязательно должен побывать», – и маленькую девочку поражали и величественные здания, и ухоженные парки с аккуратными дорожками, и статуи, расставленные, как ей тогда казалось, в совершенно неожиданных местах. Все это было, ну, скажем так, немалого размера. Или осталось таковым в памяти, ведь Стаська была еще совсем ребенком. Например, одним из самых ярких воспоминаний от поездки в Петергоф были поиски скамейки, где бы можно было отдохнуть, потому что ноги уже отказывались носить. Но в Петергофе это все-таки в большей мере был парк. И – разрозненные строения в нем. А Топкапы производил впечатление единого монолита – несмотря на то, что на самом деле состоял тоже из разных строений, двориков, садиков и беседок. Рассмотреть Анастасии не удалось практически ничего – вели ее быстро, – но вместе с тем единое впечатление все же успело сформироваться. Дворец ослеплял, дворец подавлял – попав в него, девушка начала чувствовать себя крохотной песчинкой, унесенным ветром зернышком. Да если бы у нее даже имелись какие-то честолюбивые планы – разве смогла бы сберечь их, попав сюда?!
Впервые Анастасия задумалась над тем, что чувствовала та, настоящая Роксолана, когда ее привезли в Топкапы. Кем ощущала себя? Надеялась ли вообще выжить? Ей, Стаське, человеку двадцать первого века (родилась в самом конце двадцатого, но разве это считается?), было не по себе, так она в своей жизни хоть что-то повидала. А каково было пятнадцатилетней девчушке из крохотного городка, где, наверное, каждый поход в церковь считался событием? Оторванной от всего привычного уклада? От мамы?
При мысли о собственной маме на глаза навернулись слезы. Мама-мамулечка, что ж ты теперь делаешь? Знаешь ли ты, где находится твоя дочь? Чувствуешь ли, как ей хреново?
Мама, мамулечка! Вернуться бы обратно, Стаська стала бы самой послушной дочерью в мире… Только нет отсюда возврата, не выпустят ее массивные стены Топкапы. Эх, никому не пожелаешь: мечтать не о том, как бы чего-нибудь добиться, а просто – выжить…
Молчаливый сопровождающий – снова то ли глухонемой, то ли безъязыкий, они тут что, специально таких слуг набирают, что ли? – с поклоном передал ее здоровенному толстому величественному негру. Интересно, как негры здесь-то называются? Есть у турок политкорректность или нет?
Кизляр-ага? Или кизляр-агаси? Как его правильно называть-то?
Успокойся, Настасья, здесь совсем не то место, где испытывают неловкость от того, что не знают, как к человеку обратиться. Смущаются обычно равные равных. А тут… Начальник черных евнухов – человек, да еще какой! Это почти премьер-министр! А она – рабыня, «гаремное мясо».
Мягкая черная рука бесцеремонно взяла ее за подбородок. Вряд ли Анастасия в полной мере осознавала, что делает, это вышло скорее инстинктивно – но она взяла и шлепнула по этой руке. Сильно. А чего, спрашивается, ее за «морду лица» щупать?! Она что, лошадь, что ли? Или собака?
Конечно, ее должны были сразу наказать. Но почему-то было не страшно. И она вызывающе поглядела толстому негру прямо в глаза.
Эти глаза смеялись. А он совсем не страшный! Может, это вовсе и не главный евнух?
От мужчины исходил довольно тяжкий дух. Ароматы – тяжелые, навязчивые, женские – и еще что-то, какая-то неприятная нотка. Впрочем, кто его знает, какими духами положено пользоваться евнуху? Может, их должны как-то легко по запаху отличать…
Впрочем, тут, пожалуй, отличишь. Дворец благоухал весь. Мощные ароматы в некоторых местах смешивались друг с другом, являя миру вовсе уж непотребные запахи. Анастасию чуть не замутило.
Она вообще была чувствительна к запахам, могла с уверенностью сказать, возвращаясь с занятий, что готовят соседи. И запахи дворца ее просто убивали.
Мужчина что-то сказал.
Анастасия пожала плечами. Откуда ей понимать, что он говорит? Интересно, если Ибрагим и в самом деле собирался ее дарить, почему не обучил турецкому языку? Хотел усложнить ей жизнь, гадина ползучая! Ну ничего! Языку она выучится, у нее к языкам талант, как считает тетя Аля. А уж потом…