— И в этом-то меня упрекнул Достоевский! — не выдержал Майков.
— А вы не признаете авторитетов… Не согласны со Спешневым….
— Да, мне кажется, Спешнев говорит вздор. Но что же из этого?
— Надо для общего дела уметь себя сдерживать! — воскликнул Достоевский, садясь на постели в ночной рубашке с расстегнутым воротом. — Вот нас семь человек. Осьмым мы все же выбрали вас. Хотите вступить в общество?
— Но цель какая, с какой целью?!
— Конечно, произвести переворот в России!
— Я не только не желаю вступать в ваше общество, но и вам советую от него отстать! — тоже сев на постели, отрубил Майков.
Размахивая руками, Достоевский стал говорить — горячо и долго — о святости этого дела, о долге спасти отечество, но Майков не поддавался:
— Какие мы политические деятели? Политическая деятельность — в высшей степени практическая способность, а мы с вами поэты, своих-то дел не справим… Разве мы годимся в революционеры?!
— Итак, нет? — наконец выдохся Достоевский.
— Нет, нет и нет!
Поутру он все же вернулся к этому еще раз, но Майков не сдвинулся с места.
— Я раньше вас проснулся и думал. И повторяю — если есть еще возможность, бросьте их и уходите.
— Ну это уж мое дело! — вскипел Достоевский. — А вы побожитесь: посвященных только семь человек. Осьмой вы. И девятого быть не должно!
— Вот вам моя рука.
Еще не зная об этом ночном разговоре, Спешнев после долгого перерыва заглянул в Коломну на пятницу. Просидел вечер молча и ушел разочарованным. За три месяца, как здесь не был, ничего, видно, не переменилось. Говорильня, все такая же говорильня!
А давно ли сам с увлечением величал ее то парламентом, то мирскою сходкою! И давно ли сам пропагировал в этих стенах:
«С тех пор как стоит наша бедная Россия, в ней всегда и возможен был только один способ словесного распространения — изустный… Я и намерен пользоваться им безо всякого зазора для распространения социализма, атеизма, терроризма, всего, всего доброго на свете. И вам советую то же!»
Полугода не прошло, как произнес это у Петрашевского Спешнев, но теперь даже не вспомнил об этих словах.
Увидал с ясностью другую возможность.
Донос за доносом… (продолжение)
«13 марта.
§ 1. Зная, что у известного лица по пятницам бывают собрания, я давно уже желал туда проникнуть, но не будучи никогда приглашаем на них, откладывал исполнение до удобнейшего времени. Ныне наконец, чувствуя себя уже довольно в близких отношениях с известным лицом, я решился явиться прямо на его собрание без всякого приглашения, и моя попытка увенчалась совершенным успехом. Вот это как случилось.
В пятницу 11-го числа в 10 часов вечера я отправился к известному лицу и, нашед парадный подъезд запертым, должен был пройти через ворота, но ни при входе моем, ни при выходе дворника у ворот не было. Лестница была освещена ночником, чего в другие дни я не замечал, и на окошке, выходящем из передней комнаты на лестницу, стояла свеча, вероятно, для того, чтобы замечать людей, которые будут приходить. Видя эту предосторожность, я встал таким образом, чтобы меня не было видно из окошка, и вслед за этим позвонил. Двери открыло само известное лицо и как будто было поражено моим неожиданным явлением, однако пригласило меня в зало, где я нашел уже 10 человек гостей. Не желая показать, что я принимаю это собрание за что-нибудь особенное, я старался не казаться любопытным и, чтобы дать им возможность рассмотреть себя прямо, а не исподлобья, рассказал во всеуслышанье, каким образом извозчик вывалил меня из саней. Гости сидели кругом стола, на котором был собран чай. Мне предложили стакан чаю. В это время некто Толь, которого я уже раз видел, взял известное лицо под руку и увел в кабинет. Подозревая, что Толь хочет расспросить обо мне, я спустя некоторое время отправился также к ним в кабинет и, заметив на их лицах холодное выражение, начал рассказывать им разные вещи, которые, обрисовав меня по их желанию, заставили их в обращении со мною совершенно перемениться, а Толь начал даже откровенничать. Возвратившись в зало и заметивши, что некоторые посматривают на меня все еще исподлобья и поминутно то тот, то другой уводят известное лицо в кабинет, я, желая приобресть доверенность, подсел к их кружку и, вступив в общий разговор, имел счастливый случай разными рассказами заинтересовать все собрание — после чего уже все они были со мною очень ласковы.