— Нет, каков наглец! — негодовал министр. — А кто он такой, этот Бу-та-шеич-Пет-ру-шевский?
— Первый раз слышу, — признался министру чиновник. — Наведу, ваше высокопревосходительство, справки.
Через несколько дней действительный статский советник Липранди знал о титулярном советнике Петрашевском не менее, чем о хорошем знакомом.
Он знал: Михаил Васильевич Петрашевский, проживающий в собственном доме у Покрова, что в Коломне, воспитанник Лицея, сын покойного доктора медицины, служит переводчиком в министерстве иностранных дел. Что в речах и поступках дерзок, носит бороду и вызывающие костюмы, отчего в околотке своего жительства прослыл бусурманом. Что из дому отлучается часто, и нередко на целый день, у себя не обедает, а все больше в гостиницах. Что по пятницам собираются к нему гости, человек бывает до тридцати, съезжаются вечером, часам к десяти, и засиживаются далеко за полночь, при этом ведут себя до крайности странно. Не поют, не пляшут, в карты если играют, то редко, и всего-то на одном столе, и чем занимаются, даже дворнику положительно неизвестно, хотя гости его не минуют, потому как парадный ход с улицы заперт и впускают со двора, и средь гостей военные тоже. Что хозяин выходит к дверям сам и без себя на звонки отпирать не велит, так что проникнуть в его собрания постороннему невозможно, как и получить сведения от двух взятых из деревни мальчиков, по строгости надзора за ними. Паренька побойчее барин быстро спровадил.
Вот что выявили разыскания, проведенные чиновником при министре. Не очень много, но не так уж для первого раза и мало. Таинственные сборища у сочинителя неблаговидной записки весьма насторожили чиновника, и он не замедлил поделиться тревогами с его превосходительством.
— Куда только Третье отделение смотрит?! — как бы не удержавшись, полуспросил, полувоскликнул чиновник Липранди, закругляя доклад свой министру Перовскому.
Он очень понимал, что воскликнуть.
Третье отделение было для министра внутренних дел как бельмо на глазу. Допусти полиция хоть какую промашку, государь тотчас министру в пример своих жандармов. А на взгляд министра Перовского, иметь две полиции в государстве было не слишком разумно. Не верней ли одна, зато лучше организованная, не стесненная в средствах и, понятно, при его министерстве? Государь не разделял этих мыслей. Однако последнее время стал выказывать своим детищем недовольство. Весьма сильное впечатление произвел во Дворце французский мятеж.
Рассказывали (сам Перовский в тот вечер там не был), что на балу у наследника в масленичное воскресенье в разгар танцев вошел взволнованный государь и, прервав мазурку, вскричал командирским своим, на разводах распетым голосом: «Седлайте коней, господа! Во Франции объявлена республика!»
С того бала месяца не прошло, а чума уже в Берлине и Вене! И в такую-то ненастную пору под самым носом, в столице, многолюдные тайные сборища, а Третье отделение в ус не дует! Министра Перовского не нужно было учить, как преподнести это сообщение государю — вместе с известным литографированным листком.
— Хорош граф! — сказал с сердцем Николай Павлович. — Передай ему, что я велю вести разыскание тебе!
С несказанным удовольствием исполнил министр высочайшую волю. Весь свет знал, как они с шефом жандармов любят друг друга.